Командир высыпал на стол содержимое мешка: кое-что из обмундирования, орден Красной Звезды, Крест Храбрых, карта облаков и новенький, блестящий крест Виртути Милитари…

— Это за штурм и взятие Мирославца, — объяснил командир бригады. — Приказ пришел за день до его гибели, и я не успел вручить…

В комнате кроме них двоих в углу за столом сидел советский генерал, склонившись с карандашом в руке над картой.

— Готовим приказ на завтра, — сказал командир бригады Янеку. — Будем атаковать Оксыве. Немного осталось от бригады после последних боев. Наберется батальон танков, не больше. Вам дам новый танк с восьмидесятипятимиллиметровой пушкой.

— На новые не хватает экипажей? — спросил Кос.

— Нет, хватает, но вам тоже один достанется.

— Гражданин генерал, мы хотели бы воевать на «Рыжем».

— У него же разбит мотор, танк демонтирован.

— Нет, не демонтирован. Там сидят Саакашвили и Елень, сторожат. Может быть, удастся поставить новый мотор, потому что мы должны на «Рыжем»…

— Почему?

Кос вынул письмо и показал то место в нем, где Василий писал: «Мне так хочется, чтобы „Рыжий“ дошел до моря с нашим экипажем…»

С минуту длилось молчание, потом командир сказал:

— У меня нет нового мотора. Можно было бы снять с подбитых машин, которые стоят под Кацком, но там такая непролазная грязь, что даже на тягаче трудно добраться.

— Если можно, мы туда съездим…

Генерал нахмурил брови, задумался на минуту и кивнул.

— Хорошо, возьми тягач из мастерских. Скажи, что по моему приказу. А рация действует?

— Действует.

— Как будете готовы, двигайтесь сюда, в Румию, и докладывайте на волне семьдесят четыре метра.

Янек отдал честь, сделал шаг к двери, но его остановил громкий, привыкший к отдаче приказов голос сидящего у окна советского генерала:

— Танкист, постой!

Янек повернулся, стал по стойке «смирно».

— Нечего ездить по трясине. До рассвета все равно не успеете. Я слышал, о чем речь. Иди сюда и отметь на карте, где стоит ваша машина… Так, понимаю… А теперь можешь идти. Ждите там, на месте.

Когда Кос закрыл дверь, русский обратился к генералу.

— Семенов — их командир, это я понял. Но почему танк называется «Рыжий»?

— В честь одной санитарки из восьмой гвардейской армии, у которой волосы как огонь. Она воевала вместе с нами на магнушевском плацдарме. Когда девушка была ранена, этот парень спас ее. Потом в госпитале встретились. Если все будет в порядке, надеюсь, пригласят на свадьбу.

— Ясно.

Оба улыбнулись и склонились над картой, чтобы писать сценарий драмы завтрашнего дня — боя за Оксыве.

Янек вернулся в Вейхерово, устроившись на втором сиденье у какого-то русского мотоциклиста. Шарик бежал за ними, не отставая, потому что ехали они медленно.

Саакашвили и Елень не теряли зря время: один за другим проверили все механизмы, а теперь взялись за дело втроем и упорно работали до ранних сумерек. Нужно было исправить множество небольших повреждений, и они уже все сделали, оставался только мотор…

Рация оказалась на удивление послушной. Они ловили немецкую и русскую речь и даже какую-то музыку далекой радиостанции. Бригада молчала, и только под конец им удалось поймать голос офицера из интендантства, который докладывал кому-то о том, что хлеб, грудинка и консервы доставлены на место.

Они начали шутить на эту тему и вдруг почувствовали, что очень голодны. Ведь не ели с утра. Они поглядывали в сторону шоссе, по которому время от времени проезжали грузовики, но не было похоже, чтобы какой-нибудь из них вез продовольствие.

Усталые, присели они на бортовой броне. За спиной, на востоке, непрерывно гремели орудия, выли моторы самолетов.

— Надо же, все наоборот, — сказал Елень, — фронт на востоке, а на западе тихий городок.

— А добрые люди в этом городке, наверно, ужин сейчас готовят, — тоскливо заметил Саакашвили.

— Нужно бы сходить в Вейхерово, — посоветовал Янек.

— Нужно бы, а кто пойдет?

— Может, я? — предложил Густлик. — Подождите, кто-то идет в нашу сторону, сейчас спросим…

По краю шоссе шел невысокий человек в темной шляпе с помятыми закругленными полями. В левой руке под мышкой он нес сумку, в правой — глиняный жбан. Они хотели крикнуть ему, но он сам свернул с дороги, перескочил через кювет и пошел к танку, увязая во вспаханной земле. Не вынимая изо рта глиняной трубки и приподняв шляпу, поздоровался.