Царь не послушался, так как хотел увидеть схваченного анархиста, бросившего бомбу. В это время другой заговорщик, стоявший опершись на перила канала, бросил еще одну бомбу прямо под ноги Царя. Через мгновение все увидели Александра II лежащего на земле, всего в крови, а из разорванного в клочья мундира торчали раздробленные ноги. Зрелище было ужасающим. Глаза его были открыты, но казалось, что он ничего не видит. Подоспевшему брату, Великому князю Михаилу Николаевичу Царь прошептал: «Скорее во дворец, там умереть». Это были его последние слова.

Через несколько минут весть о злодейском покушении на Государя стрелой облетела Петербург. Одними из первых об этом узнали Цесаревич и Цесаревна в Аничковом дворце. Александр, в чем был, сразу бросился на улицу, на первом попавшемся извозчике помчался в Зимний. Мария Федоровна с детьми прибыла туда следом.

На парадной мраморной лестнице там и тут виднелись следы крови. Император лежал на кушетке в своем кабинете, около письменного стола, почти под портретом дочери Марии. Глаза были закрыты, и мертвенно-бледный цвет лица свидетельствовал о безнадежном состоянии.

Через три дня Мария Федоровна в письме к матери описала то кошмарное зрелище, которое ей открылось: «Бедный безвинный Император, видеть его в этом жутком состоянии было душераздирающе! Лицо, голова и верхняя часть тела были невредимы, но ноги — абсолютно размозжены и вплоть до колен разорваны в клочья, так что я сначала не могла понять, что собственно я вижу — окровавленную массу и половину сапога на правой ноге и половину ступни — на левой. Никогда в жизни я не видела ничего подобного. Нет, это было ужасно!»

Около умирающего суетились врачи, металась княгиня Юрьевская, отдававшая распоряжения медикам и прислуге. Старого протопресвитера Рождественского так трясло, что он с трудом держался на ногах, но успел причастить умирающего, в бессознательном состоянии сумевшего проглотить святое причастие.

В ранних мартовских сумерках 1 марта 1881 года Император Александр II испустил свой последний вздох, и душа его отлетела. Когда лейб-медик С. П. Боткин (1832–1889) объявил об этом, то новый Император Александр III бросился перед телом отца на колени, рыдая навзрыд. Это был первый случай в жизни, когда он так открыто проявлял свои чувства на публике. Рыдали и многие другие.

Затем новый Самодержец поднялся, увидел княгиню Юрьевскую, находившуюся в полуобморочном состоянии, подошел к ней и обнял. К телу усопшего начали подходить другие родственники, приближенные, высшие сановники империи.

Смерть Монарха сняла все возражения, затмила все прошлые обиды и унижения. Императорская Фамилия, двор, огромная Россия искренне горевали по поводу безвременной кончины Царя.

Мария Федоровна плохо соображала, находилась как в тумане, и потоки слез лились, не останавливаясь. Вслед за мужем распростерлась перед телом покойного. Поднявшись, подошла к несчастной княгине, обняла ее, и обе женщины стояли так обнявшись и плакали. Горе их было огромным и искренним. В тот момент это были только две женщины, сердца которых страдали. Но то было лишь кратковременным единением. С каждой минутой дистанция между ними все увеличивалась, делаясь непреодолимой.

Одна, теперь уже Царица, другая, потерявшая безмерно любимого и которой, может быть, не хватило всего «пяти минут», чтобы стать хозяйкой Трона. Мария Федоровна получила судьбу, которую по праву рождения и положения должна была иметь, а Екатерина Михайловна не дождалась того, на что могла рассчитывать лишь как возлюбленная Венценосца. Все встало на свои места.

На следующий день была интронизация новых монархов, и в Зимнем творилось что-то невообразимое. Парадные мундиры и роскошные туалеты резко контрастировали с тем, что творилось в душе у большинства. Две недели шли панихиды, траурные церемонии, прерываемые громогласным «ура» при появлении нового Царя. Александру III присягали должностные чины всех рангов по всей необъятной России. Радость и печаль, боль и надежда, отчаяние и уверенность — всё было перемешано, всё сливалось в единый поток впечатлений и настроений, окрасивших те солнечные весенние дни.

15 марта 1881 года в соборе Петропавловской крепости состоялось погребение покойного. Кончилось одно время, начиналось другое. Эпоха царствования Императора Александра II («Царя-Освободителя») сменилась эпохой Императора Александра III («Царя-Миротворца»).

Отовсюду шли сочувственные послания. Королева Виктория той весной прислала Александру III два проникновенных письма, где выражала соболезнования и добрые пожелания новому Царю, к которому обращалась «мой дорогой брат». Она сообщала о том, что ее охватили «чувства глубокого отчаяния и истинной грусти». «Я до сих пор пребываю в ужасе от этого страшного события, этого жуткого преступления, которое было также воспринято везде в моем королевстве», — восклицала в письме от 20 марта 1881 года.

Королева разрешила поехать в Петербург сыну Берти и его жене Александре. В середине апреля того года Королева писала из Осборна в Петербург: «Для меня было большим удовольствием думать, что присутствие моих детей рядом с Вами и Минни в эти ужасные дни и в этот момент, такой простой и волнительный, наполненный всякого рода сложными вещами, стало для Вас обоих и большим удовольствием и большим утешением».