Маленькую Ольгу спасла нянька, которая, когда стали рушиться стены и потолок, успела вытолкнуть на насыпь железной дороги. Все члены царской семьи оказались живы. Эта радость была омрачена открывшимся им зрелищем. «Но какую скорбь и ужас испытали мы, увидев множество убитых и раненых, наших дорогих и преданных людей. Душераздирающе было слышать крики и стоны и не быть в состоянии помочь им или просто укрыть их от холода, так как у нас самих ничего не осталось!»

Выяснилось, что поезд сошел с рельс и большинство вагонов полностью разрушены. Погибло 23 человека, в том числе и лакей, подававший сливки Государю. Из Царской Семьи серьезно не пострадал никто. У Царя была защемлена нога, у Марии Федоровны была помята левая рука, а у шестилетней княжны Ольги ушиблена спина. Было много раненых из числа прислуги и свиты.

Позднее была образована государственная следственная комиссия, на основании выводов которой принимались надлежащие меры: кого-то уволили в отставку, кого-то повысили в должности. Пересмотрели весь артикул движения Царского поезда. По всей Империи служились молебны, возносилась хвала Господу, спасшему семью Помазанника от смерти. На месте крушения, у местечка Борки, в 43 верстах от Харькова вскоре был заложен храм.

День 17 октября навсегда остался днем памяти, когда неизбежно приходили на ум мысли о случайности всего земного, о непредсказуемости жизни. Через месяц после катастрофы Александр III писал брату Сергею: «Через что Господу угодно было нас провести, через какие испытания, моральные муки, страх, тоску, страшную грусть и, наконец, радость и благодарение Создателю за спасение всех дорогих сердцу, за спасение всего Моего Семейства от мала до велика! Что мы перечувствовали, что мы испытали и как возблагодарили Господа, ты можешь себе представить! Этот день не изгладится никогда из нашей памяти. Он был слишком страшен и слишком чуден, потому что Христос желал доказать всей России, что Он творит еще чудеса и спасает от явной погибели верующих в Него и в Его великую милость».

Через семь лет, пережив другие страшные невзгоды, Мария Федоровна в одном из писем сыну Георгию вернется к событиям октября 1888 года и напишет: «Завтра, 17-е, Волшебный день, после которого я вдвойне оценила мое счастье и смогла, благодаря Богу, который сохранил жизнь всем моим самым близким на земле, почувствовать то незабываемое счастье вновь найти просто под обломками обожаемого Папу и всех моих дорогих детей целыми и невредимыми. Я спрашиваю себя: почему же мы спаслись? Пережить такое несчастье, чтобы потом так страдать! Это так ужасно и так страшно. Но это воля Божья, и мы не можем ее обсуждать. Надо слепо подчиниться Его воле и сказать себе, что это нам во благо, что Он посылает нам страшные терзания и испытания».

Но на земле было слишком много дел и забот, чтобы можно было надолго погружаться в размышления о вечности. Семья Венценосцев находилась в фокусе всеобщего внимания, была центром огромной империи, и надо было жить «как надо». Встречи, приемы, балы, свадьбы, панихиды, торжественные приемы, парадные обеды и ужины.

Нельзя было надолго укрыться, невозможно было оторваться ото всего, что окружало, радовало, раздражало и выматывало с утра и до позднего вечера. Всё чаще и чаще стало возникать желание побыть лишь в кругу семьи, а не проводить время неизвестно где и невесть с кем, хотя бы на этих несносных «cercle», где надлежало добрый час, а то и два, обходить застывших в почетном благоговении дам и говорить с ними ни о чем.

Раньше Марию Федоровну все это не угнетало, но после сорока лет стала уставать так, как никогда не бывало прежде. Понимала, что и Саше теперь необходимо уделять больше внимания, а это удается далеко не всегда. Он последние годы очень изменился; постарел, начал жаловаться на бессонницу. Даже придворные с притворной лестью стали задавать вопрос: как себя чувствует Император?

Но она и без них видела, что с каждым годом он выглядит все хуже: очень располнел, цвет лица стал нездорово-желтым, под глазами появились мешки, наверное, с сердцем не все в порядке. Особенно его вид ухудшился после крушения поезда. Однако на ее просьбы изменить режим дня, больше гулять, меньше курить, сократить обязательные встречи и не сидеть за-полночь за чтением деловых бумаг он совсем не реагировал.

Да и заботы о детях Царицу-Мать не оставляли. Они росли, и возникали новые проблемы. Им надо будет создавать семьи, а сделать это в их положении весьма непросто. В первую очередь старшему, Ники. В 1888 году ему исполнилось двадцать лет, и хотя время женитьбы еще не наступило, но Мария Федоровна уже думала о его семейном будущем. Ничего определенного долго не было. Она знала, что Германский Император Вильгельм II, после восшествия на престол в 1888 году, первое время вынашивал абсурдный план женить Цесаревича на своей сестре, Маргарите Прусской. Принцесса не блистала красотой, но была молода (родилась в 1872 году) и, как говорили, довольна умна. Но это ничего не меняло.

Антипрусские настроения Царя и Царицы были непреодолимы. Марию Федоровну глубоко возмутило отношение кайзера к другой своей сестре Принцессе Софии Прусской, вышедшей в 1888 году замуж за племянника Царицы, наследного Греческого Принца Константина. Когда Германский Император узнал, что София приняла Православие, а во время пребывания в Берлине бывала в церкви русского посольства на службе, то потребовал от родственницы обязательно посещать и лютеранские храмы. Когда же та отказалась, то неуравновешенный Вильгельм вообще запретил родственнице наведываться в Германию!

Да и сам Цесаревич не проявлял никакого желания связать свою жизнь с костлявой Маргаритой. Отец и мать никогда не смогли бы заставить сына жениться. Они слишком дорожили счастьем детей, чтобы принуждать их. Но для Ники подыскать невесту было нелегко. Брак непременно должен быть равнородным. Этого требовала традиция, престиж Династии и Империи. Одно время Мария Федоровна хотела заинтересовать сына Еленой — дочерью претендента на французский престол Людовика-Филиппа-Альбера герцога Орлеанского, графа Парижского (Бурбона). Однако Николай Александрович не проявил никакого интереса. Его сердце уже принадлежало другой.