— Почему дядя Калле должен продавать? — спрашиваю я.

— Говорит, что, оставаясь здесь, каждый год теряет деньги. Кузницу он давным-давно прикрыл, а сельским хозяйством не проживет. Маменька считает, ему надо бы наладить лесопильню, кирпичный заводик и мельницу, но он опасается, ненадежно, мол, это. Говорит, нас ждут скверные времена.

При этих папенькиных словах я вспоминаю, о чем разговаривали на пристани дядя Уриэль и дядя Шенсон. Помнится, дядя Уриэль сказал, что вся Фрюкенская долина падет.

Я зажмуриваю глаза и вижу, как дрожит земля и большие господские дома падают один за другим. Вот падают Роттнерос, и Скарпед, и Эйервик, и Стёпафорс, и Лёвстафорс, и Юллебю, и Хельгебю. Херрестад уже рухнул, а Гордшё шатается. И я начинаю понимать, чего боится маменька.

Пока я стою зажмурив глаза, папенька трогает меня за руку.

— Послушай, доченька! — говорит он. — Сходи-ка в гостиную, приоткрой дверь спальни да посмотри, успокоилась ли маменька.

Я конечно же иду, хотя невольно удивляюсь, отчего папенька не идет сам.

Знаю, разумеется, что папенька не выносит слез, но ведь должен бы хоть попытаться утешить маменьку. Мне кажется, он прямо-таки обрадовался, когда я давеча вошла в спальню и у него появился предлог уйти. В кой-каких вещах папенька совершенно беспомощен.

И вот теперь, одна в гостиной, я понимаю, отчего маменька плачет.

Я думаю о тете Георгине, которая говорила, что маменька тревожится, потому что папенька хворал и уже не в силах предпринять что-либо серьезное. Маменька знает, что грядут скверные времена, и все свои надежды возлагала на дядю Калле, думала, он станет ей опорой и поддержкой заместо папеньки. А дядя собирается уехать отсюда, и маменька останется одна, положиться ей будет не на кого.

Я отворяю дверь спальни и вижу там Анну, она уложила маменьку на диван и укрывает ее шалью.

Ну вот, думаю я, теперь маменька в хороших руках, и возвращаюсь в столовую, к папеньке.

А открыв дверь, я вдруг думаю, что никогда раньше не замечала, как он поседел, постарел, ссутулился. И с виду совершенно беспомощный.

И как же мне хочется быть взрослой, умной, ученой, могущественной и богатой, чтобы иметь возможность помочь ему.

В поезде между Чилем и Лаксо

Ну надо же, на Рождество Элин Лаурелль подарила мне дневник! Необычайно красивую тетрадь в белом переплете, с синим корешком и золотым обрезом по краю — прямо-таки жалко делать в ней записи. Однако Элин сказала, что ничего не жалко, наоборот, я должна взять в привычку день за днем записывать происходящее со мною, ведь позднее эти записи всю жизнь будут дарить мне радость и пользу.

Как бы то ни было, думаю, вряд ли я стала бы вести дневник дома, в Морбакке, ведь зимой там ничего не происходит, дни в точности похожи один на другой. Но по удачному стечению обстоятельств я теперь еду в Стокгольм, вот и сунула тетрадь в сумку, взяла с собой в поездку.

В поезде жутко трясет, и пальцы мерзнут, но это бы еще полбеды. Хуже всего другое — я понятия не имею, что полагается писать в дневнике.

Не так давно я прочитала «Дочерей президента» Фредрики Бремер, [29] а эта книга от начала до конца как бы дневник, только вот мне не хочется писать так по-ученому, так рассудочно. Нет, по-моему, дневник там не настоящий. Я имею в виду, не такой, какой люди ведут, когда, кроме них самих и какого-нибудь вправду близкого друга, никто его не прочтет.

Если бы Фредрика Бремер сидела сейчас здесь, в уголке купе, с карандашом и дневником, о чем бы она написала? Ну, наверно, рассказала бы, как все было нынче утром, когда мы с Даниэлем уезжали из дома. Но в таком случае начало получилось бы весьма печальное.

Разумеется, Элин Лаурелль права, когда говорит, что, если хочешь стать писательницей, нужно с благодарностью и радостью принимать все происходящее. Быть довольной, даже если попадаешь в неприятное и сложное положение, ведь иначе не сумеешь описать, каково это — чувствовать себя несчастной.

Вот почему я, пожалуй, должна записать как раз то, что нянька Майя говорила мне нынче утром, перед самым отъездом в Стокгольм. Быть может, пригодится, когда я вырасту и начну писать романы.

Вообще-то очень жаль, что так вышло, ведь до той минуты я была совершенно счастлива, что отправляюсь в путешествие. Пять лет назад я чудесно провела время в Стокгольме у дяди с тетей, и с ногой благодаря гимнастике стало намного лучше. Вдобавок я радовалась, что еду за компанию с Даниэлем, который после Рождества снова возвращается в Упсалу. До самого Стокгольма нам по пути, а Даниэль такой славный, я очень его люблю.