«Еще фактически ребенок. Девчонка сопливая! И такой хреновый прогноз… Что же это за аллергия такая?!»

Двери в реанимационное отделение были предупредительно распахнуты. Стоявшие на пороге медсестра и санитарка с беспокойством поглядывали на приближающиеся носилки.

Все! Дальше начиналась закрытая зона. Никаких родственников!

— Ожидайте здесь, у входа, — не терпящим возражений тоном сообщил врач не сбавлявшим темп родителям. — Я скоро к вам выйду.

Створки массивных дверей захлопнулись за его спиной, изолировав реанимационный отсек от внешнего мира.

— Аппарат, девочки, живее! Переводим на искусственную вентиляцию.

— Была остановка, — объяснила сотрудницам сопровождавшая тело медсестра. — Прямо в лифте. Брр…

— Бодрее! — как можно спокойнее произнес Темнов. — Даст Бог, обойдется!.. Так, атропин мы вводили… Интубируем… Нет, без релаксантов… Здесь фактически атония… Люда, стань рядом… Вижу щель! Трубку! Проводник! — Гибкий чужеродный элемент в дыхательных путях фактически не вызвал сопротивления со стороны пациентки. Подсоединив конец трубки к шлангу дыхательного аппарата, реаниматолог прослушал дыхательные шумы над легкими и, разогнувшись, еще раз осмотрел безвольно раскинувшееся на широкой кровати тело.

Губы и крылья носа слегка порозовели, но пальцы оставались синюшными, конечности мертвенно холодили теплую ладонь врача. «Хреново! Периферический кровоток не возобновляется… Глубокий шок, однако!»

— Света! — окликнул он замершую у стола санитарку. — Толстый желудочный зонд. Конец намочи… И воды побольше. Мыть на совесть будем.

Приняв поданный медсестрой упругий шланг, он, придерживая длинноволосую голову, осторожно ввел зонд в рот коматозницы и, медленно проталкивая его вглубь пищевода, погрузил в полость желудка. Произвольных выделений не было. «Так, пищи нет. А на голодный желудок витаминчикам легче всосаться. Невезучая девка…»

— Света! Заливай… Осторожно. Стоп! — Он опустил подсоединенную к выходному концу зонда воронку ниже уровня кровати и внимательно следил за содержимым поступавшей из желудка жидкости. Чисто. Слив слегка замутненную воду в таз, Александр повторил процедуру. Кроме одиноких волокон застарелого содержимого, никаких «полезных» для диагностики примесей в промывных водах не наблюдалось. — Ну, Бог троицу… Еще раз! — И людская настойчивость, похоже, сейчас импонировала Божьей воле, потому что в этот раз на стенках воронки осела пара белых кругляшек, не оставлявших сомнения в том, что прием медикаментозных средств все-таки был. — Странные витамины… — Темнов осторожно подобрал находку затянутыми в резиновую перчатку пальцами. — Вам не кажется? — продемонстрировал он таблетки медсестрам. — Я таких не припомню… Разве что аскорбинка… Но она гораздо крупнее… Рассосались, что ли…

Отложив таинственные пилюли, врач залил в желудок болтушку с адсорбентом и лишь после этого плавно вынул зонд из девичьего рта.

— Люда — соду медленной каплей. Таня — мочевой катетер.

Пульсоксиметр стабильно выдавал 90/60 и частоту сердечных сокращений в районе 110.

Стянув мокрые перчатки, Александр вновь прослушал сердечные шумы и оценил пульсацию на шейных сосудах пациентки. Деятельность слабая, но ритмичная. Однако зрачки ему не нравились. Расширившиеся во время клинической смерти темно-голубые кружки так и не сузились до нормального диаметра, а глазные рефлексы были настолько вялы, что впору было думать о глубокой коме. За почти семилетнюю врачебную практику он впервые столкнулся со столь бурной аллергической реакцией. Да еще на простые витамины. Вырисовывалась явная нестыковка между сообщенными фактами и действительными находками…

— Таня, сохрани эти пилюльки. Утром лаборатория разберется… Если раньше правды не узнаем…

Набросав план интенсивной терапии, рассчитанной на мощную мозговую и сердечную поддержку, Темнов дал указания медсестрам:

— Ставьте вторую вену. Пока — по схеме, — ткнул он в свежеисписанный лист назначений. — Я выйду, пообщаюсь с родней.

Испуг во взглядах дожидающейся пары за прошедшие несколько минут успел смениться паническим ужасом. Опершись о стену, женщина непрерывно обмахивала бледное лицо платком и, судя по всему, едва сдерживала рыдания. Смуглое лицо мужчины блестело от пота, хотя в коридоре было весьма прохладно. Отец первым дифференцировал представшего перед ними врача:

— Доктор! Как она?! — Он испуганно осекся, боясь честного ответа.

— Стабильно… Но состояние тяжелое. — Сейчас Александру было не до сюсюканий.

— Но она выживет?! Ведь выживет?! Не молчите, доктор! — Он, казалось, требовал ответа раньше, чем сам формулировал вопрос. Впрочем, у Темнова все больше укреплялось впечатление, что реальный прогноз не был для них загадкой.

— Чем она отравилась? — Реаниматолог даже несколько пожалел о столь жесткой прямолинейности вопроса. Но времени для самоосуждения не было.

— Что?!.. Ой, доктор, мы… — Отец смолк, отрешенно уставившись в пространство.

Женщина на заднем плане качнулась вбок и, скользнув тонкой рукой по стене, бессильно присела на пол.

Открыв дверь в отделение, Темнов громко распорядился:

— Стул и нашатырь!

Обмороки у дверей реанимации были делом если не регулярным, то, во всяком случае, не редким. Поэтому не прошло и минуты, как подкошенная стрессом мать была усажена на жесткий отделенческий стул и умело стимулирована к осознанной жизнедеятельности парами нашатырного спирта.