Эдди, впрочем, не унывает, и хотя он явно теперь меня сторонится — но нельзя же исчезать совсем, вот он и заглянул пару дней назад (к Лоле, конечно, за своими бумажками из-под ее пальчиков), бледный, яростный, вдохновленный, сообщил, что у проекта появилось самое главное. Имя корабля. Он будет называться «Инфанта Филиппина», потому что Эдди так решил, потому что смысл, сердцевина всего-всего — это прекрасная женщина. Моя страна и есть такая женщина, Амалия, вы это поймете, если проведете здесь еще год-другой.

Спасибо, Эдди, я постараюсь, мне здесь очень нравится.

Ну хорошо, но раз мы с Вертом больше не пытаемся использовать детский труд, то как вытащить бумаги японца? Нужен, попросту, вор. Воры у нас где? На Магальянесе (приходят туда развлечься по вечерам), это слева, если выйти из моего офиса. Японские шпионы — это справа, на Реале, утром, вечером и все время. Специально прибывший из Токио японский шпион ровно посредине, в «Пальме». Такая вот диспозиция. Посмотреть картотеку человеческих ресурсов, найти вора, желательно с рекомендательными письмами от прежних нанимателей? Только и остается. Но завтра можно не успеть — будет лишь половина рабочего дня, потому что в эту пятницу ожидается очередное великое событие, а пока что можно…

Пойти к японскому шпиону и съесть у него то, что здесь часто заменяет мороженое, то есть, допустим, монго кон хиело. Это как раз на пути от Маккинли к Виктории, где наши с генералом офисы, справа и слева от главной улицы.

Японцы — это прежде всего потрясающая чистота. Собственно, китайцы — это то же самое, с поправкой: местный народ считает, что в китайских ресторанчиках всегда грязь. Реальность убедить их в обратном не может.

Здесь, на Калле Реаль, в японском «Мундо Карриедо», — чистота, несмотря на странно многочисленную толпу. Что сегодня творится? Я еле нахожу себе место в углу, меня режут и колют пронзительные лучи, пробивающиеся сквозь плетеную бамбуковую штору на окне, лучи качаются, как праздничные прожекторы на облаках, — потому что у японца работают на полную мощность вентиляторы, они шевелят шторы.

А вот и монго кон хиело — красные десертные бобы со сливками и мелко колотым льдом. Все тут едят примерно это же и… чего-то ждут.

Главный японец — видимо, в их разведке по званию не меньше майора — посматривает на часы и крутит ручку новенького приемника. И я снова слышу этот голос, который звучал на Лунете под занавес инаугурации, задыхающийся высокий баритон с металлическим испанским акцентом:

— Господин спикер, джентльмены Национальной ассамблеи. Так как я впервые появляюсь перед вами в этом качестве…

Звон ложечек утихает. Когда дон Мануэль Кесон произносит речь, его слушают.

— Усталый от войны мир стонет под бременем вооружений. Облака, черные, зловещие облака висят над всеми частями мира. Все говорят о мире, но все готовятся к войне. И мы были бы недостойными сынами наших отцов, если бы из-за неясной международной ситуации колебались бы хоть мгновение…

Ах, вот что. План национальной обороны Филиппин — тот, что привез сюда генерал Макартур, — оказался первым документом, который попал на рассмотрение нового парламента. И конечно, в зале Ассамблеи включена прямая трансляция.

— Наша программа национальной обороны посылает сообщение миру, что граждане этих островов не подлежат покорению, что завоевание этой нации не может осуществиться, кроме как при полном ее уничтожении, и что такое уничтожение обойдется агрессору в такую чудовищную цену кровью и золотом, что даже самые дерзкие и сильные безошибочно распознают безумие такого предприятия…

Что такое? Помнится, пару недель назад я уже слышала нечто почти дословно похожее. Я что — думала, генерал поверяет мне сокровенные тайны? Да он просто, получается, оттачивал на мне свое красноречие, которое затем перешло в папку, лежащую сейчас перед невидимым мне президентом Кесоном.

Ну-ка, ну-ка… Мины, семь двенадцатидюймовых орудий, двадцать пять 155-мм орудий, амуниция для орудий береговой обороны, 32 мобильных прожектора. Да я же это тоже слышала. Те самые двести пятьдесят миль филиппинских пляжей, пригодных для высадки, и то, чем их будут оборонять — да тут, в Ассамблее, все обозначается даже точнее и конкретнее. Вслух.

Японский шпион высится за стойкой в двух ярдах от меня, лицо его бесстрастно.

А вот и она, суть плана Макартура. Кстати, тут кто-то поработал ножницами — главный финансист дона Мануэля, тот самый Элпидио Кирино, который пришел на запах поросенка? Сначала ведь речь шла о полумиллионной армии. Но теперь цифра другая: дайте им десять лет, и в 1946 году, к моменту получения полной независимости, армия граждан составит тридцать дивизий, или триста тысяч человек. А, понятно — еще через десять лет это будет один миллион. Самолеты… торпедные катера… Никаких ведь секретов.

Дошло дело и до нашего генерала, причем тут дон Мануэль начинает говорить о себе в третьем лице:

— План отражает уроки истории, заключения признанных мастеров военного дела и государственного управления…

Шуршание в репродукторе.

— …единственного солдата, чье мнение по каждому вопросу военной организации будет вызывать уважение нашего народа. Ответ президента был немедленным, сочувственным и определенным…

Боже ты мой, как здесь тихо, слышно, как урчат вентиляторы, люди боятся звякнуть ложечкой — да и я боюсь.