18 октября

« С утра был сделан смотр корпусу маршала Нея в составе 10 000 человек. Было роздано много орденов и назначены офицеры на все свободные места (должности). Смотр продолжался два часа. После смотра получен приказ — выступать из Москвы. Корпус Вице-короля и корпус Даву выступили вечером из города на Старо-Калужскую дорогу. Корпус Нея и “старая” гвардия ночевали в Москве. На Можайск (т.е. по “Старой” Смоленской дороге) были отправлены все раненые и больные в сопровождении дивизии генерала Клапареда.

После смотра император объявляет о своём намерении ночевать вне Кремля, в предместье... Помещение Императору приготовляют у графини Орловой. Его Величество находит, что это слишком близко. Все будут в дежурной комнате; в 22 вечера нам объявляют, что Император ночует в Кремле.

Ночью до -3 °С, днём до 12-ти тепла».

19 октября

« Рано утром Император уехал по Калужской дороге. Я остаюсь до 3-х часов пополудни для того, чтобы вместе с генералом Нарбоном обойти госпитали; раненые в количестве 1500 собраны в Воспитательном доме около Кремля, где... оставлен гарнизон под начальством маршала Мортье.

Не было времени до отъезда пронумеровать повозки: (он свои собственные повозки он имеет в виду, а не армейские) за нами следует, по меньшей мере, 15 000 (!!!) их; почти все захваченные в этом городе или принадлежащие поселившимся в России иностранцам. Они причиняли большие затруднения при выходе из Москвы. Вечером в Троицком — плохом поместье — мы догоняем императора. Погода мягкая».

« “Старая” и “молодая” гвардия выступили из Москвы после полудня. За гвардией выступает общевойсковой обоз в 15 000 повозок; телеги; дрожки, кареты, фуры, палубы и фургоны двигались в несколько рядов, на протяжении более чем в 30 (!!!) вёрст. Среди этого необозримого обоза находился особый обоз с так называемыми “трофеями”... Вечером Наполеон остановился в плохом предместье села Троицкое, в 28 верстах от Москвы (совр. дер. Ватутинки). Императорский обоз под охраной полков “молодой” гвардии и дивизии генерала Роге расположился позади в лесу. Впереди села Троицкое расположись войска Вице-короля и маршала Нея».

20 октября

« В 4 часа я получил приказ отправиться с 25 уланами гвардии и инспектором почт в Малую Вязёму, поместье князя Голицына по дороге из Москвы в Можайск. Передавая мне этот приказу Коленкур, очень ко мне расположенный, выражает мне своё огорчение по поводу того, что император доверяет мне такое опасное поручение. Я должен был проследить за движением войск, отступавших этой стороной, и дать о нём отчёт. Так как я должен был проезжать по краю, занятому неприятелем, то моя миссия была очень щекотливая. Мой близкий товарищ Мортемар попрощался со мной, как с другом, которого ему больше не суждено видеть; он советовал мне, если на меня нападут, приказать броситься врукопашную, не отвечать на неприятельские выстрелы и пробиться на всём скаку. Я разделил свой отряд на два взвода; посредине первого ряда я поместил проводника — русского, связанного верёвкой, оба конца которой держали два улана. Его предупредили, что его пристрелят на месте, если он проводит нас к русским. Ночью во весь опор мы помчались по местечку, которого нельзя было миновать. Оно было занято. На оклики по-русски “кто идёт?” мы не отвечали. На некотором расстоянии мы услыхали “кто идёт?” по-французски. Никогда более мелодичный звук не касался моих ушей. Мы таки ускользнули от казаков, это нельзя назвать неудачей.

В 10 часов вечера 20-го декабря я великолепно заснул на моей медвежьей шкуре».

Пока столь красноречивый адъютант крепко спит, мы проанализируем его последние записи. Из них мы узнаём, что после длительных проволочек и неудачных переговоров Наполеон понял, что его жестоко «надули» с переговорами о мире, и принял однозначное решение экстренно покинуть столицу столь коварного государства. И завершающий, повальный грабёж во всех столичных церквях и монастырях, а также его попытки взорвать многочисленные кремлёвские сооружения нельзя объяснить ничем иным, кроме как чувством обиды и мести.

« Корпус Вице-короля, шедший впереди всех корпусов, достигнув села Горки на реке Пахре и переправившись на другую сторону реки, свернул вправо по просёлочной дороге к Фоминскому. Корпус маршала Нея соединился с авангардом Мюрата и расположился в деревне Чириково и занял позицию при развилке дороги на Подольск и Фоминское. Наполеон остановился в Троицком. “Старая” и “молодая” гвардия пешая и конная двигались по дороге берегом реки Пахры вслед за Корпусом Вице-короля к деревне Плесково и далее к деревням Игнатово и Руднево. За гвардией тянулся такой огромный обоз с поклажей, какого, вероятно, не было видно ни в одном походе. Все генералы и офицеры имели экипажи, нагруженные доверху ценными вещами. Тут были ковры, покрывала, церковные одежды, вышитые золотом и серебром, картины, множество шёлковой материи. У иного ларец с бриллиантами, у другого драгоценные камни и целые пачки золота. У многих масса всевозможного серебра. Не было такого служащего, который не имел бы экипажа и драгоценных вещей. Меха, картины, некоторые везли даже библиотеки прекрасных книг в красных сафьяновых переплётах с золотым обрезом. Среди этого обоза двигался и обоз главной квартиры императора с казной армии и московскими трофеями. Сопровождали обозы полки “молодой” гвардии. Обслуживали императорский обоз 715 упряжных и верховых лошадей. За обозных лошадей нёс личную ответственность Арман де Коленкур. В арьергард двигалась дивизия Мюрата из корпуса Даву и гвардейская кавалерийская бригада Кольбера».

Заметьте, коалиционная армия вошла в Москву 1 сентября, а взрывы зданий, погромы и прочие пакости начинаются в Кремле только 16 октября, т.е. через 10 дней после того, как возвратился генерал Лористон, так и не договорившийся ни о чём с Кутузовым. Ни в одном из захваченных им государств императора Франции не подвергали таким унижениям. Тем более что подобное происходило после одной из самых, на его взгляд, убедительных и решительных побед при селении Бородино. Надо думать, он просто кипел от ярости и негодования и вопреки всей военной логике решил нанести напоследок России кроме военного поражения и сокрушительный экономический удар. Только принимая во внимание буквально затмевавшую его разум ярость, можно хоть как-то оправдать его решение о вывозе столь большого по массе и объёму количества трофеев.

В конце концов именно их совершенно безумное количество, тяжесть и объёмы и довели Великую армию до погибели. И в глубине души я уверен в том, что оспаривать такое мнение не будет ни один профессиональный историк. К тому же было безвозвратно упущено и благоприятное для отхода время. Согласитесь, что одно дело путешествовать на лошадях в середине сентября, когда на полях созрел урожай и вокруг полно подножного корма, а другое дело — в ноябре или декабре, когда надеяться можно только на тот провиант и фураж, который везёшь с собой. Ведь по неоглядным российским просторам перемещался не один человек, не два и даже не сотня. Сто тысяч человек и десятки тысяч лошадей разом двинулись по дороге, заполонив своей массой пространство на десятки километров. Да, мыслимое ли это дело — накормить такую ораву за счёт отнятого или купленного фуража и продовольствия в небольших, по большей части уже разорённых ранее сельцах и деревушках? Разумеется, нет.