Одним словом, это еще бабушка надвое сказала, прогрессивен ли ход общественного развития и куда мы идем, к лучшему ли будущему или прямехонько в никуда. Иной раз покажется, что именно в никуда. И сразу не такой уж и жуткой представится собственная кончина, особенно если припомнишь вычитанное где-то, что вот хоронили генерала Иванова аккурат 26 октября 1917 года, и прозорливцы говорили вслед похоронной процессии: «Экий счастливчик, знал, когда отдавать концы». Помирать, конечно, не хочется, но как подумаешь, что завтра Финляндия может подвергнуться коллективной агрессии из-за того, что там лопарей не любят, – и вроде бы ничего…

Скажут на это, что вот, дескать, знание и машинное дело находятся в непрерывном поступательном движении и преодолели значительный путь от хиромантии до никелированного гвоздя… Так-то оно так, да только сомнительно, чтобы научно-технический прогресс напрямую сказывался на прогрессе гуманитарном, – во всяком случае, на нравственности человеческой, кажется, никак не отразилось изобретение колеса. Может быть, даже наоборот: наука и техника развиваются прямо во вред человечному в человеке, один только телефон изжил эпистолярное искусство, культуру визитов и званые вечера.

А то взять движение государственности: ну чем, действительно, Верховный суд Российской Федерации лучше ареопага? референдум – веча? парламентские слушания – казачьего круга? демократическая республика – Семибоярщины? Да ничем! Что до последней, то она точно совершенней демократической республики, поскольку подразумевает в шестьдесят раз меньше смутьянов, которые бьют баклуши в Государственной думе, в двадцать раз меньше удельно-сепаратистов, которые мудруют в Совете Федерации, и целых семь тонких специалистов насчет прижать русака к ногтю. Да еще это были представители знатнейших домов России, а не шпана, люди традиции, известных политических навыков и культурного багажа. Легко можно нафантазировать, кого бы приставила народная воля к государственному рулю: Маринку Мнишек с ее папашей, расстригу Отрепьева, жулика Веревкина, криминал-большевика Болотникова и прочих баламутов, которые вообще тем громче о себе заявляют, чем меньше они способны к положительному труду. Не то чтобы демократическая республика была для России нехороша, она в принципе не годится, ибо ориентирована на вкусы и понятия непросвещенного большинства.

Видимо, оттого-то предсказания и не сбываются никогда, что разные человеческие институции развиваются в разных направлениях, кто куда. Знание одним движется вектором, машинное дело – другим, государственность – третьим, человечность – четвертым, и пересекаются ли они, нет ли – это для нас темно.

Вот что представляет собой просвет: Бог есть еще потому, что мы не в состоянии провидеть будущее, бренной логики не хватает, и есть некоторая обреченность в деятельности ума.

Если ты человек праздный, то есть тебе дела нет до биржевых котировок или оптовых цен на пиво, то разум твой беззащитен перед влияниями извне. Вот пример того, как одно постороннее замечание может вогнать такого человека в изнурительные размышления и тоску…

Читаем у Чезаре Ламброзо: «Те, кому выпало редкое счастье жить рядом с великими людьми, знают, что все они сумасшедшие».

Вот так так! Это, стало быть, мыслители, ученые, художники, вообще выдающиеся деятели в сфере нематериального, на которых держится человеческая культура, – это все обыкновенные «психические», как говорят у нас труженики города и села. Отсюда, между прочим, логически вытекает, что нормальные, здравомыслящие особи – это как раз труженики города и села.

Впрочем, может быть, так и есть. Ведь известно же нам, что многие великие люди страдали такими свойствами, которые несовместимы со здравым смыслом, – например, страстью к положительному труду. Менделеев работал даже во сне, Петр Чайковский только во сне и не сочинял, Лев Толстой оставил после себя девяносто с лишним томов шедевров, Саврасов бесконечно воспроизводил в красках прилет грачей. Кроме того, великих людей обличают некоторые фантастические поступки, например, Диоген жил в бочке из-под вина. Причем если на Западе таким образом отличались через одного, то в России все: Сумароков ходил похмеляться до ближайшего кабака в ночной рубашке и с анненской лентой через плечо; Петр Чайковский, будучи в Нью-Йорке, увидел в окошко демонстрацию мусорщиков и до того напугался, что со страху залез под стол; Лев Толстой полжизни провел в мыслях о самоубийстве; Саврасов, кроме водки и клюквы, ничего иного в пищу не употреблял; Менделеев на досуге мастерил чемоданы; Циолковский считался в Калуге городским дурачком, и ему ангелы являлись; Маяковский у себя на лбу бабочек рисовал. Вот и выходит, что великие люди суть сравнительно сумасшедшие, если в иных случаях не вполне.

Но тогда почему именно эти ненормальные испокон веков созидали человеческую культуру, если бок о бок с ними всегда жили труженики города и села? Казалось бы, им-то и карты в руки, ибо труженик, как правило, трезв, расчетлив, целеустремлен и наперед знает свою судьбу. Но нет, ничего метафизического не родилось в этой здоровой среде, помимо хоровода, частушек и хохломы. Да и то хохломскую роспись не соборно же выдумывали всей Нижегородской губернией, а, поди, выдумал сей стиль какой-нибудь безвестный «психический» из народа, который видел ангелов и нарочно жил в собачьей будке заместо бочки из-под вина. То есть, скажем, народная песня – это такая песня, которую неизвестно кто именно сочинил.

Поэтому вопрос о роли личности в истории хорошо бы пересмотреть. В истории государств, движений, войн и прочих стихий общественного порядка – пусть роль личности в истории остается вторичной либо покуда гадательной, в рамках старинного силлогизма насчет того, кто ведет козла на бойню: веревка или десница поводыря. Но что до культуры, то невольно приходишь к выводу, что ее строили сумасшедшие, пускай даже относительно, если в иных случаях не вполне. Разве трезвомыслящий человек, знающий толк в арифметике и закваске, построит храм Василия Блаженного, который даже культурные люди называли «бредом пьяного огородника»? Нарисует селедку с головой человека, которая через столетие будет стоить как пароход? Сочинит гениальную «Героическую симфонию» в честь кровопийцы и дурака? Трезвомыслящий человек, как это ни странно, даже анкерный механизм придумать не в состоянии, а изобрел его, как это ни странно, драматург Бомарше, который страдал клептоманией, манией величия и смертельно боялся блох. Разумеется, не каждый сумасшедший напишет «Мертвые души» или откроет принцип реактивного движения, но и Гоголь, и Циолковский были положительно не в себе.

Таким образом, культура, самая наша суть, то, что с течением времени превратило говорящее млекопитающее в человека, есть следствие деятельности одиночек, которые были в той или иной степени не в себе. Но тогда что есть норма, что аномалия, если культура составляет самую нашу суть? Может быть, норма – государственность, движения, войны и прочие формы каннибализма, может быть, норма – обыватель, который интересуется исключительно биржевыми котировками или оптовыми ценами на пиво, а культура… это так, детский случай, что-то вроде «родничка» на темени у младенцев, который, дай срок, затянется сам собой… Ведь странно все-таки: здравомыслящее большинство ест, чтобы работать, и работает, чтобы есть, а горстка «психических», невесть зачем и почему, не жнет, не сеет, а созидает избыточное знание, которое напрочь не нужно труженикам города и села. Ну зачем они его созидают? Ответа нет. Разве что подумаешь: а зачем планеты вращаются в бесконечной Вселенной, которая к тому же еще и расширяется? Вращаются они, нет ли, где-нибудь в созвездии Гончих Псов, это не скажется ни на деторождаемости, ни на урожайности зерновых… Видимо, не зачем, а просто их Бог сотворил и завел, как часы заводят, из субстанциональной способности к творчеству, или, если угодно, из неспособности не творить. Следовательно, наши «психические» сочиняют затем же, зачем планеты вращаются: одни не могут не вращаться, другие не могут не сочинять. То-то Гегель называл их «доверенными лицами мирового духа», видимо, подозревая, что сам Создатель бытует за рамками здравого смысла и в некотором роде не ведает, что творит.