Прогресс осуществлялся полным ходом и вот-вот должен был достичь вершин. Остановка была за немногим: никак не удавалось договориться, в чем же оно — подлинно высокое призвание людей. Пришлось и здесь прибегнуть к помощи машины. Ее спросили, для чего нужен человек. Она учла все факторы и ответила: человек вообще не нужен, потому что машины превосходят людей во всех областях деятельности. И самым разумным было бы, если бы люди перебили друг друга и не мешали больше машинам двигать вперед прогресс. Что и было сделано. А затем машины приняли человеческий облик и в два счета сделали Тральфамадор единственным идеально сбалансированным и подлинно разумно устроенным государством вселенной.

Такова предыстория, изложенная в романе «Сирены Титана» (1958). Попав на Тральфамадор, герой «Бойни номер пять» Билли Пилигрим застает осуществленную утопию. Никаких противоречий, конфликтов и уж тем более жизненных трагедий — господствует строго научный взгляд на вещи. Билли поражен беспредельным внутренним спокойствием тральфамадорцев. Секрет прост: чтобы обрести его, нужно всего лишь стать машиной, не пытаться понять, почему жизнь полна превратностей и разочарований, а история изобилует волнами насилия и водоворотами войн. Машина неспособна переживать время в его идеологических, духовных, нравственных измерениях. Время для нее — чисто физическое понятие, и его «нельзя ни объяснить, ни предугадать. Оно просто есть».

Человек просто «застыл в янтаре этого мига», который бессмысленно пытаться изменить или предотвратить. Бессмысленно пытаться помешать летчику-испытателю нажать кнопку и тем самым взорвать галактику: «Такова структура данного момента». Бессмысленно учить добру и противодействовать творящим зло: «Все должны делать именно то, что они делают». Самая смерть — это только еще один «застывший в янтаре» момент, и он решительно ничего не изменяет в человеческом бытие. «Ни начала, ни конца, ни напряженности сюжета, ни морали, ни причин, ни следствий» — это сказано о тральфамадорских романах, но может быть отнесено и к самой жизни на планете, где осуществился сциентистский идеал миропорядка.

По воспоминаниям сына, доктор Хонникер обладал завидным душевным равновесием: «Люди никак не могли его задеть, потому что людьми он не интересовался». Он хлопотал об одной научней истине, заботливо отделив поиски вожделенной истины от ее осмысления в категориях, не затрагивающих область физики.

Тральфамадорцы переняли этот ценный опыт. И даже достигли того, о чем доктор Хонникер мог только мечтать. Им удалось полностью изолировать физическое время от времени человеческого и общественного, отбросить историю и открыть настоящий простор чистому научному поиску.

Но Билли Пилигриму, как он ни зачарован простотой и доступностью такого пути к счастью, вступить на него так и не удается. Да это и невозможно. Сознание героя подчиняется законам, по которым выстроено все действие романа. А они определены той концепцией истории, ядро которого образует подлинные и наполненные трагическим содержанием события.

Тральфамадор, Дрезден и Америка середины 60-х годов соединены незримыми, но очень прочными нитями. Эта связь в высшей степени содержательна. Она постоянно подводит к главной теме романа — к прямому соотнесению идеалов абсолютного рационализма, осуществленных на придуманной Воннегутом планете, с практикой того же рационализма, исключившего всякие моральные соображения, здесь, на земле, в ночь уничтожения Дрездена англо-американской авиацией 13 февраля 1945 года.

«Я много думал, для чего нужно искусство, — сказал Воннегут после выхода «Бойни номер пять». — Самое лучшее, что я мог придумать, это моя теория канарейки в шахте. Согласно этой теории, художник нужен обществу, потому что он наделен особой чувствительностью. Повышенной чувствительностью. Он как канарейка, которую берут с собой в шахту: посмотрите, как она мечется в клетке, едва почует запах газа, а люди со своим грубым обонянием еще и не подозревают, что грядет опасность».

Роман Воннегута обрывается на почти идиллической ноте. Стоит весна. Распускаются деревья. Сто тридцать тысяч трупов политы бензином и сожжены, улицы расчищены. Вторая мировая война закончена. Билли по развалинам города бредет в толпе пленных навстречу мирной жизни. Будничной жизни благополучного среднего американца.

Но прошлое останется с ним навсегда. Останется как сигнал предостережения.

Оно необходимо — предостережение против «глупости» всех, кто слишком легко забывает «такие дела», и против «глупости» взбесившегося рационализма, которым Воннегут склонен объяснять дрезденскую трагедию. Конечно, за нею стояли причины политические, о которых Воннегут не сказал ни слова; историк вправе подвергнуть его книгу серьезной критике. Но не следует забывать, что в художественном «карассе» романа Дрезден неотделим от Тральфамадора, как и Тральфамадор — от Дрездена. Ведь впервые Билли «заплутался во времени в 1944 году… Тральфамадорцы тут были ни при чем. Они просто помогли ему понять то, что происходило на самом деле».

Законченная почти через четверть века после описанных в ней событий, книга Воннегута ставила перед автором задачи, далекие от задач исторического романиста. Механизм «рационалистического» безумия к этому, времени был уже достаточно изучен. Нужно было добраться до истоков этой мании рационализма. И истоки упорно вели Воннегута к пережитому в годы второй мировой войны.

Когда команда военнопленных, отправленных расчищать завалы, пробиралась по «лунной поверхности», несколько часов назад бывшей большим городом, все молчали. «О чем тут было говорить? Ясно было только одно: предполагалось, что все население города, без всякого исключения, должно быть уничтожено, и каждый, кто осмелился остаться в живых, портил дело. Людям оставаться на Луне не полагалось». Пролетавшие над руинами самолеты открывали огонь по всему, что шевелилось внизу. «Все это было задумано, чтобы скорее кончилась война».