– Прямо хоть опять записывайся в коммунисты, – сказал Антон Антонович Циммер. – Потому что это уже не страна, а какая-то «малина» для уголовников всех мастей!..

– Точно мы доживемся до того, – поддержал его Василий Чугунков, – что половина народа будет сидеть по тюрьмам, а другая половина будет ее охранять!

Кто-то сказал, указав головой на труп:

– А ведь я, ребята, знаю этого мужика. То есть по фамилии я его не помню, но точно знаю, что он депутат Государственной думы, которого единогласно избрал народ.

– И я его знаю, – добавил кто-то. – Он, наверное, пил по-черному, потому что я его постоянно видел навеселе.

– Вот я и говорю: настоящий был народный избранник, если он по-черному выпивал!

– А его порешили эти падлы из «Трех нулей»! Вася Самохвалов сказал с явной угрозой в голосе:

– А вот это уже называется – перебор!

Опровержение Фейербаха. В то время, как братеевские мужики еще бунтовали у дома «ООО Агростиль», молодежь зачем-то принялась вываливать отходы из мусорных контейнеров на мостовую, а Яков Чугунков орал на всю округу: «Мне, может быть, плевать на Государственную думу, но зачем нас держать за рабочий скот?!» – философ Петушков сидел в своем кабинете, как-то скрючившись, и писал...

«Даже так: поскольку Бог, по Фейербаху, есть отраженная сущность человека в ее стремлении к совершенству и поскольку в этом случае религия представляет собой разлад человека с его собственной сущностью, то есть прямое сумасшествие, постольку снять это гнетущее противоречие – значит прийти к простому и ясному заключению: Бог создал человека как потенциально совершенное существо.

В частности, иначе невозможно решить вопрос о происхождении понятия о добре и зле. Материализм утверждает, что это понятие представляет собой результат сложного и необъятно продолжительного социально-экономического развития человека, однако же историческая наука показывает, что понятие о всеблагом Боге как источнике и зиждителе добра появилось еще у дикого и агрессивного кроманьонца, который не мог иметь представления о том, что ему не свойственно, – о добре, кроме как от непосредственного источника и зиждителя добра. В свою очередь, неандерталец знал сложную, ритуализированную культуру погребения, которой не из чего было вырасти, кроме как из инстинкта бессмертия, заключенного в каждом человеке независимо от того, религиозен он или нет.

Наконец, обратимся к обыкновенному пауку. Это насекомое ткет свою паутину пропитания ради, а не потому что он существует десять миллионов лет, и в силу разных посторонних причин в нем развился навык ткачества, и не потому, что он мало-помалу пришел к идее этого орудия лова (и вообще невозможно себе представить естественную причину, побудившую паука выделять клейкое волокно), а потому, что инстинкт ткачества был заложен в нем изначально в качестве основы его существа, как в человеке заложен инстинкт бессмертия и понятие о добре.

Разумеется, тут опять на первый план выступает вопрос отношения, ибо и сам инстинкт можно трактовать и как внушение Господне, и как феномен природы, однако же и того нельзя сбрасывать со счетов, что отношение духовно ориентированного человека есть вера, адекватная знанию, инструмент превращения субъективного в объективное, и если я безусловно верю в бессмертие, то я бессмертен чуть ли не действительно, чуть ли не объективно...»

– Виктор! По-маленькому! – донеслось из соседней комнаты; Петушков крякнул и поднялся из-за стола.

Он побывал в комнате матери, вынес ее горшок в туалет, немного постоял у кухонного окна, потрепал за ухом Наполеона, передразнивая его ласковое урчание, и вернулся к письменному столу.

«Вообще вопрос отношения, – через минуту писал он, – до такой степени доминирует над мыслью, что делает ее бессмысленно-бессильной, напоминающей динамомашину, которая работает вхолостую, поскольку нет ни одной проблемы, которую[28] можно было бы решить положительно, однозначно, включая кардинальный вопрос: что такое христианин? Ортодокс ответит, что быть христианином – прежде всего значит чаять воскресения из мертвых по примеру Иисуса Христа, хотя в этом случае не наблюдается никакой разницы между христианином, мусульманином и буддистом. Протестант скажет, что Бог есть любовь, с чем согласится также женщина и индус. Для толстовца суть христианства заключается в непротивлении злу насилием. Атеист скажет, что христианин – это такой темный человек, который на практике придерживается десяти заповедей, а их как раз исповедует иудей. Наконец, логично будет предположить, что быть христианином – значит прежде всего довольствоваться тем, что есть...»

Вошла жена, села в кресло напротив, положила ногу на ногу и сказала, сделав мыслящее лицо:

– Я хочу с тобой посовещаться насчет грибов.

– Каких еще грибов?! – проговорил, наморщившись, Петушков.

– Я сегодня утром купила на базаре десять кило грибов. Теперь нужно решать, что с ними делать: то ли засушить, то ли заморозить, то ли замариновать.

Петушков сосредоточенно молчал, изо всех сил стараясь удержать в голове фразу «Иначе ад».

– Если мариновать, то нужен девятипроцентный уксус, сахар, гвоздика, лавровый лист...

Петушков сказал:

– Заклинаю тебя: уйди!

Жена обиженно вытянула губы трубочкой и ушла. Вдруг на дворе громоподобно ухнуло артиллерийское орудие, и стекла в окнах задрожали мелко-мелко, как затряслись. Петушков сразу понял, что это выстрелило мемориальное орудие, поставленное в память Победы под Москвой, но не придал выстрелу никакого значения, так как был слишком занят фразой «Иначе ад».

Вернулась жена, но застыла в дверях с удивленным лицом и вытянутой вперед ладонью, точно она кого-то пыталась остановить.