Сначала Самоходов решил рыть тоннель от дома до поссовета, но потом в нем заговорила общественная жилка и он положил протянуть линию через весь поселок, от стеклофабрики до конторы «Заготзерно». Поскольку Виктор Андреевич был человеком дела, он в самое короткое время подготовил необходимые расчеты и чертежи, произвел пробное бурение недр и под Октябрьские праздники семьдесят шестого года принялся строить свое метро. Конечно, о щите не могло быть и речи, поэтому проходка велась сравнительно дедовским методом: кирка, лопата, тачка для откатки, лесной крепеж.

Едва ли не в тот же день, когда Самоходов впервые воткнул штыковую лопату в землю, председатель поссовета Воробьев вызвал к себе милиционера Пяткина и сказал:

– Слушай, лейтенант, как бы нам этого психического обуздать?

Лейтенант Пяткин с детства побаивался Самоходова и поэтому сразу не нашелся, что бы ему сказать.

– Это до чего озорной народ! – продолжал тем временем Воробьев. – Ежели его своевременно не прижать, то он самосильно космический корабль построит и улетит! Или пророет подземный ход до норвежской границы! Или научится гнать из воздуха самогон!

– Я думаю, тут надо действовать хитростью, – сказал, призадумавшись, лейтенант. – Посадить его нельзя, так как состав преступления не просматривается, привлечь к административной ответственности тоже нельзя, потому что он нас по судам затаскает, но можно, например, командировать его в область на предмет преобразования техникума в институт.

– Ну и что дальше?

– А ничего. Просто назад он больше не вернется, когда почует такой простор. Там у него будет и Норвегия, и космос, и самогон.

Как в воду глядел лейтенант Пяткин, хотя его прогноз исполнился не вполне.

Тем временем Самоходов копал тоннель: изо дня в день, по восемь часов в сутки, опираясь на метод – кирка, лопата, тачка для откатки, лесной крепеж. Таким манером он занимался метро полгода, пока не сдал. Сдал же он вот по какой причине: ушла от него жена; какое-то время она терпела у себя на усадьбе строительство метрополитена, но потом не сдюжила и ушла.

– Все! не могу больше, Виктор Андреевич, – сказала она прощаясь. – Я вас три года прошу как человека починить стульчак в уборной, а вы строите то электростанцию, то метро!

Не то чтобы Самоходов обеими руками держался за свою жену, и даже она ему надоела своими упоминаниями о сломанном стульчаке, но такое неожиданное предательство уложило его в постель: он не ел, не пил, смотрел в потолок, думал о женском коварстве и горестях вообще. Подняла его только повестка из поссовета, куда он немедленно явился, получил на руки командировку в область и сразу повеселел.

Позже, уже в Орле, он нежданно-негаданно взял в заложники заведующего областным отделом народного образования, причем так и осталось неизвестным, с какой целью Самоходов пошел на такой отчаянный поступок, но, видимо, с высшей целью, и ему дали приличный срок. Впрочем, сначала его отправили на психиатрическую экспертизу, а после дали приличный срок. Характерно, что эксперты не только признали Виктора Андреевича вменяемым, но и подивились его способности нетипически рассуждать. Например, его спрашивали:

– Скажите, зачем нужен в поселке политехнический институт?

Он отвечал:

– Понимаете: рвется душа, – и все!

20

Вот история женитьбы Алексея Коровича, которая складывалась не так остро, как в пьесе «Свадьба Кречинского», но тоже несет в себе драматическое зерно.

Много лет тому назад к Коровичу-деду, одному из участников штурма Зимнего дворца, приехал из Чистополя его давний товарищ, также старый большевик, а с ним внучка Любовь и ее подружка Вера, немного похожая на Любовь. Внучка большевика сразу приглянулась Алексею Коровичу, то есть с первого же взгляда в нем что-то хорошо екнуло и сам собой завелся пронизывающий мотив. Старые товарищи выпивали помаленьку, сколько возраст позволял, слушали песенки своей молодости, как то:

и то предавались воспоминаниям, то почему-то разговаривали о любви. Так, Корович-дед говорил:

– В наше суровое время нам, конечно, было не до лирики, потому что все силы уходили на строительство и борьбу. А зря! То есть не то чтобы зря, а «война войной, обед обедом», как говорит наш рабочий класс.

– Да, – вторил ему товарищ, – найти избранницу, единственную из тысяч, – это большое счастье, от которого зависят биография и судьба. Мало того, что она приготовит и постирает, она еще, если что, с передачей очередь отстоит!

– Но, как известно, великое всегда соседствует со смешным. Помню, двадцать шестого октября, в тронном зале, гляжу – сидят в уголку две изнасилованные барышни-ударницы из женского батальона и горько-прегорько плачут. Так зачиналась любовь в новую историческую эпоху, когда заявил о себе победивший пролетариат.

В свою очередь, Алеша Корович нервно молчал, не спускал глаз с внучки большевика и вслушивался в свой пронизывающий мотив, словно в нем содержалась разгадка какой-то тайны.

И надо же было такому случиться, чтобы на другой день Алексей Корович угодил в камеру предварительного заключения за то, что он сделал постовому милиционеру заслуженный реприманд; как нарочно, накануне вышел указ «Об усилении борьбы с хищениями на железнодорожном транспорте», и против Алексея было возбуждено уголовное дело в связи с исчезновением на станции Москва—3 цистерны цельного молока, а на самом деле за то, что он сделал постовому милиционеру заслуженный реприманд.