— Тебя, может, и кончат, — выкрикнул мужик, — а меня-то за чо?

Он подскочил к двери, забарабанил в нее ладонями, как заяц по пеньку — быстро-быстро.

Объяснил вошедшему надзирателю:

— Тифозный тут у нас. Прибрать бы, куда положено…

— Да пущай лежит! — раздались голоса. — Не мешает никому!

— Дело-то к концу идет, чего там!

Последняя фраза все и решила.

— Шабаш, думаете? — надзиратель набычил шею. — Кончился, думаете, порядок? Не-ет, рано распелись! Тифозный, значит, в барак, как положено… Давай, бери его!

Никто не пошевелился.

— Ну?! — надзиратель схватился за кобуру.

Двое подошли к Косте, помогли встать. Он не сопротивлялся. Лишь тихо застонал, зацепив дверной косяк раненым плечом.

Перед входом в ресторанный зал на стене висело зеркало. Оно понравилось Рысину еще накануне. Это зеркало заметно сплющивало и раздвигало вширь его длинную нескладную фигуру. Такие зеркала попадались нечасто, и Рысин любил в них смотреться — они придавали ему уверенности. Перед зеркалом он замедлил шаг, повернулся к нему всем корпусом, поправив ремень, который все время оттягивала вниз кобура с револьвером.

Рысин задержался у кадки с латанией, обозревая зал, и тут к нему подошла Лера. Они успели переброситься несколькими фразами, когда в дверях показался Желоховцев. Он был в строгой черной тройке, с тростью. Сухо кивнув ему, Лера вернулась за свой столик, где ее ждал узколицый мужчина лет тридцати с цветком львиного зева в петлице пиджака.

— Выпить хотите? — спросил Рысин у Желоховцева.

Тот покачал головой.

— А я выпью, — Рысин задержал пробегавшего мимо официанта. — Мне бы рюмку водки, любезный!

— Не положено, — официант отстранился. — Садитесь за стол и делайте заказ…

Рысин сунул ему мятую керенку:

— Кстати, капитан Калугин в каком нумере проживает?

— В четвертом.

— Он у себя?

— Вроде, как пришел, не выходил больше…

Рысин выпил рюмку под осуждающим взглядом Желоховцева и кивком пригласил его следовать за собой.

На лестнице было темно. Лишь вверху, там, где кончался третий пролет, тускло горела лампа. Металлический наконечник трости Желоховцева клацал по каменным ступеням, и этот открытый, не таящийся звук успокаивал. Желоховцев шел сзади. Откинув портьеру, Рысин первым ступил в коридор и ощутил, как в животе, в самом неожиданном месте, возникла вдруг, напряженно и ритмично подрагивая, тонкая ниточка пульса.

Теперь он знал все, что хотел знать, — несколько Лариных слов расставили последние точки. Подаренный ею на счастье чугунный ягненок лежал в кармане галифе. Он и взял его с собой на счастье. Расследование кончено, начинается игра, и ему, как всякому игроку, нужна удача!

Рысин резко остановился, придержал Желоховцева, который едва не налетел на него:

— Григорий Анемподистович! Все, что я буду говорить, принимайте как должное. Ничему не удивляйтесь и задавайте поменьше вопросов.

— Позвольте? — вскинулся было Желоховцев.

Но Рысин уже стучал в дверь четвертого номера.

Откликнулся мужской баритон:

— Открыто!

Рысин вошел первым.

— Прапорщик Рысин, помощник военного коменданта Слудского района.

— Профессор Желоховцев, — представился Желоховцев. — Хотя, впрочем, мы знакомы…

Калугин в расстегнутом френче сидел за столом и что-то писал. Его портупея с большой желтой кобурой, из которой торчала рукоять кольта, висела на крюке у входа.

— Чем обязан? — он обернулся, не вставая. И сразу глаза его сузились, пальцы стиснули спинку стула:

— Это вы?!

Он отшвырнул стул, метнулся к двери.

Рысин выхватил револьвер:

— Сядьте, Калугин! Оружие вам ни к чему. Свое я тоже сейчас уберу. У нас разговор сугубо деловой, свидетели не требуются, — он вынул из кобуры кольт Калугина, покачал на ладони. — Отличная вещь… И именная к тому же! Это для меня приятная неожиданность…

Желоховцев опирался на трость левой рукой, а правую держал в кармане пиджака. Калугин истолковал эту позу по-своему. Покосившись на него, он вернулся к с голу, поднял стул. Сел, закинув ногу за ногу…

— В следственной практике Североамериканских штатов, — медленно заговорил Рысин, — применялся такой эксперимент. Брали оружие подозреваемого в убийстве и из него стреляли в мешок, набитый шерстью или хлопком. Пуля, как вы понимаете, при этом не деформировалась. Затем пулю сравнивали с той, которая была извлечена из тела жертвы…