Он придвинул напечатанный текст к свету и прищурился от ослепительного блеска.

— «Они должны быть освобождены и переданы в надежное убежище». Убежище где? Ни одна страна в мире не примет их.

— Пусть это будет нашей проблемой. Неужели у тебя недостаточно своих?

Селим слегка отодвинул свет, убрал с его глаз. Фэрли покачал головой:

— «Фашистские подонки», «белая либеральная свинья», «расисты империалисты». Дешевые пропагандистские лозунги, которые ничего не значат. Этот документ будет истолкован как вещание из Пекина.

— Я не просил тебя толковать его. Просто прочитай это.

Фэрли взглянул на тени за кругом света.

— Дело в том, что я занимаю определенное положение в этом мире и, вы понимаете, живой или мертвый я продолжаю представлять это положение. Человек с таким положением не может произнести подобные слова.

— Даже если они правильные?

— Они неправильные.

— Итак, ты отказываешься.

Он предпочел бы, чтобы его глаза могли встретить взгляд Селима, но из-за света это было невозможно.

— При наличии времени мы можем заставить тебя сделать это.

— Возможно. Но я думаю, я достаточно упрям.

— Для этого существуют наркотики.

— Боюсь, мой голос должен звучать естественно.

Некоторое время Селим сидел молча. Фэрли чувствовал себя опустошенным и подавленным. Возможно, отказ будет стоить ему жизни. У него не было сил спокойно принять это. Послышался очень мягкий голос.

— Чего ты хочешь, Фэрли?

— Чего яхочу?

— Давай выслушаем твою сторону — а вдруг мы можем заключить сделку. Какова твоя цена?

— Меня нельзя купить, вам это известно. Человек с моим положением лишен роскоши позволить себя купить.

— Я аплодирую твоему мужеству. Но должна же быть какая-то основа для обсуждения.

— Конечно, она есть. — Он почувствовал безответственное легкомыслие. — Согласитесь отпустить меня.

— И если я это сделаю? — Селим поднял свет, он бил Прямо в глаза. — Ты знаешь, чего мыхотим, не правда ли?

— Я прочитал ваши требования выкупа.

— И?..

— Я понимаю, что с вашей точки зрения они могут казаться приемлемыми. Я так не считаю.

— Почему?

— Моя свобода в обмен на семерых террористов, которые предстали перед судом? Неужели вы действительно думаете…

— Уже намного лучше, — пробормотал Селим.

— Что? — У него возникло внезапное подозрение: он рванулся вперед и повернул лампу в руке Селима.

Свет упал на магнитофон. Но катушки оставались неподвижными. Селим выдернул лампу у него из рук.

— Я включу его, когда ты будешь готов.

— Я буду говорить в микрофон только на своих собственных условиях.

— А каковы твои условия, Фэрли?

— Я буду говорить своими словами, свободно, без ограничений.

— Мы едва ли можем допустить это.

— У вас будет возможность разрезать и склеить ленту. Но я не скажу ничего, кроме того, что я был похищен и что я жив и здоров. Это будет свидетельство, достаточное для того, чтобы послужить вашим тактическим целям. Больше мне нечего предложить.

— О, конечно, ты предлагаешь нам так много — то, что отвечает твоим собственным целям. Ты хочешь дать им знать, что ты все еще жив. Зная, что ты жив, они будут искать тебя более усердно.

— Это все, что я могу предложить. Делайте с этим что хотите.

Селим резко поставил лампу на скамью. Фэрли протянул руку и отвернул ее так, чтобы она светила в стену. Селим не остановил его, остальные, вероятно, не слышавшие большую часть беседы, наблюдали из темных углов, как привидения.

Селим вытащил магнитофон, размотал микрофон и проговорил в него: «Uno, des, tres, cuatro». Прокрутил катушки в обратную сторону и включил воспроизведение: машина послушно повторила: «Uno, des, tres, cuatro».

Селим открутил несколько дюймов ленты так, чтобы следующая запись стерла его контрольные слова. Он протянул микрофон Фэрли.

— Отлично. Мы попытаемся сделать это твоим способом. В любой момент, когда ты будешь готов.

Фэрли взял микрофон у него из рук и поднес ко рту. Он кивнул, длинные пальцы Селима нажали кнопки, включающие запись.