Горло перехватило, диафрагма сжалась, руки машинально удерживали автомобиль на прямой, из глаз потекли слезы, легкие расширились, требуя кислорода, но не получали его — горло сдавила судорога, и я уже знал, что кислорода нет и не будет, потому что есть только бесцветный газообразный цианид, быстродействующий и смертельный C2N2 — тот, которым фашисты травили евреев. Эффективнее газа у них не было.

Скрежет металла, чей-то крик, переднее колесо подпрыгнуло на бордюре, одной рукой я открыл дверь, второй вцепился в рукоятку ручного тормоза, заставляя, машину остановиться. На асфальте остались черные следы.

Согнувшись пополам на тротуаре, ничего не видя из-за слез, обхватив руками живот, с первыми глотками чистого воздуха в обожженной гортани, изо всех сил пробуя встать… бесполезно… приторный запах миндаля от одежды…

Какие-то люди… собрались и разговаривают… Стало дурно… хорошо хоть столб… позвонить… доктор а… ехал тихо… почти сшиб…

Я переполз так, чтобы быть между ними и открытым окном автомобиля — подходить слишком близко было небезопасно.

Даже шепот причинял боль.

— Все в порядке. Пожалуйста, расходитесь. Мне лучше. Уходите, прошу вас. — Слезы струились ручьем и делали изображения людей размытыми; женщина оттащила ребенка, мужчина подбадривающе кивнул и помог встать. — Расходитесь, пожалуйста… я в порядке.

Воздух с хрипом проникал в легкие, шумно выходил обратно, и легкие требовательно расширялись снова. Организм справился, тело выстояло. Но главное — мозг, вот что не должно подвести. У нас получилось; трюк удался, и теперь я знал, где они. Я понял, где они спрятались. Эти сукины засранцы себя выдали, слышишь, Ломан?

Используя дверь автомобиля как вентилятор, я проветрил салон. На это ушло пятнадцать минут. Закрыв глаза, задерживая дыхание, отходя, чтобы набрать воздуха, я продолжал открывать и закрывать дверь до тех пор, пока газ не выветрился.

От фонарного столба на переднем крыле получилась вмятина, но кроме нее и тормозных полос на асфальте других следов не было. Стеклянные осколки я нашел на полу и выбросил. Итак, свою возможность они использовали — подождали, пока пробка начнет рассасываться, и, резким маневром обойдя меня, бросили в открытое окно стеклянный газовый баллончик. Преследовать их я не мог, и они спокойно ушли вперед.

Но это не имело значения.

В данном случае существенных деталей было три: во-первых, водитель «хонды», идущей рядом, отвернулся; второе — затем он быстро ускорился и ушел по другой полосе; и третье — у «хонды» был дипломатический номер.

Ломан ошибся.

У Куо не было альтернативного плана. Они не собирались держать Персону у себя и пережидать. Куо был уверен, что им удастся выбраться на машине «скорой помощи», и когда после моего звонка в «номер шесть» это стало невозможно, они укрылись в единственно доступном им месте — в месте, где их без разговоров примут и ни о чем не спросят, где они будут в полной безопасности, в единственном месте в Бангкоке, считающемся территорией Китая, — в китайском посольстве.

Я поехал туда. Оставив «тип Е» в верхнем концё Сой-Сом-Кит, я вышел на Пхет-Бури-роуд и из «Мапрао-бара» попробовал позвонить. Фактор времени становился решающим. Они могли посчитать, что газ сработал, и если только в их планы входило убить меня до того, как начать выдвижение к границе, то они выедут из посольства сразу же, как «хонда» туда вернется. А она уже должна была вернуться.

Из бара мне не был виден вход в посольство Китая, но если бы что-нибудь началось, то я бы успел. Что теперь могло начаться — зависело от Ломана. Скорее всего, думал я, он сообщит Рамину, а тот передаст дело полиции — это было бы только правильно и справедливо в том смысле, что снимало бы тяжесть операции с меня. Две из ран, полученных при взрыве, кровоточили, пиджак прилип к лопатке, поврежденной рукой больно было пошевелить, воспалившееся горло горело. Основным на данном этапе было обеспечить безопасность Персоны и предотвратить обмен, а кто это сделает — не так уж и важно.

По посольской линии кто-то разговаривал, я пытался дозвониться опять и опять, прислушиваясь одновременно к гудкам в трубке и к биению крови в голове, но и не забывая следить за улицей, за каждым, проходившим мимо.

Наконец линия освободилась, я попросил «номер шесть».

Склоняющееся к горизонту солнце косыми лучами освещало улицу. От зданий пролегли длинные тени. В бар вошел китаец, внимание… нет, это, очевидно, из посольских.

Ответила Виния, и ход моих мыслей на мгновение нарушился, как это происходило всегда, когда я слышал ее голос.

— Ломана, — попросил я, — срочно.

— Но он разговаривает с послом… позвать?

— Да. И пожалуйста, быстрее.

Я ждал.

Пистолет ей больше не нужен, ибо легенда дописана. Она сама сочинила конец. И красивую линию бедра уже не будет обезображивать никакое постороннее уродство, и растворится во времени кошмар, возникавший перед ней каждый раз, когда она вспоминала, как он погиб.

Ты не должен думать ни о чем, кроме задания. Ежедневно, ежечасно, ежесекундно — только о нем, потому что стоит на мгновение отвлечься, и ты непременно пропустишь что-то важное.