— Я тоже не могу на это смотреть так равнодушно, как вы советуете, Капитолина Кондратьевна!

— Что ты, Лена! — удивилась Волоокова.

— Это мы задали для работы печей такие невозможные узкие пределы, что малейшая ошибка прибора или недосмотр человека приводят вот к таким несчастьям, — резко сказала Елена Осиповна.

— Но мы не можем иначе, Лена, ты же знаешь. Ведь вместе режим закалки разрабатывали. Ты видишь: ниже этой температуры детали не закаливаются, а выше — изгорают. Надо ее придерживаться?

— А если не могут ее так точно держать ни прибор, ни человек? Вы же видите, — показала Елена на кучу деталей.

— Значит, плохо следят за приборами и за работой печи! — начала раздражаться Волоокова. — Почему-то вчера не было такого брака, а сегодня опять появился.

— Очень трудно уследить за этим. Ведь ни одна печь, ни одна деталь не калится на таком узком температурном интервале. Выходит, что мы сами виноваты, а не рабочие.

— Ну, пожалуйста, только не разводи здесь митингов, — тихо, но строго проговорила Волоокова. — Об этом не при них говорить, — показала она глазами на калильщиков.

— А почему не при них? — волновалась Елена Осиповна. — За брак-то им отвечать. Вы вот сейчас уйдете, а я тут с ними останусь, опять на них брак списывать. А потом люди из цеха сборки придут и опять меня будут стыдить, что деталей нет.

— Но ты же не виновата, Леночка! Чего тебе волноваться?

— Как это я не виновата? Кто же тогда будет волноваться, если программа срывается на участке, за который мы отвечаем?

— Об этом мы с тобой поговорим, когда вернемся в бюро, — нахмурилась Волоокова, отходя от печи.

— Вот видите? — как бы ища сочувствия, обратилась к Лаптеву Елена Осиповна.

— А вы бы и вправду поспокойнее, — посоветовал тот.

— Ну, знаете, у нас и так в бюро спокойствия больше, чем следует. Потому, видно, в цехе люди волнуются. Вон, посмотрите!

Двое калильщиков мрачно уложили изгоревшие шестерни в железную тачку и, ругаясь, повезли их на свалку.

Хотя Лаптев и советовал Елене Осиповне вести себя спокойнее, но и у него самого все увиденное в цехе родило тревогу и растерянность. Ведь здесь, с этими людьми придется ему работать. Как бы подтверждая эту мысль, Елена Осиповна жестом показала вокруг себя.

— Смотрите, Тихон Петрович, теперь это инженера Лаптева участок. А я уж только ваш помощник.

И она с облегчением, словно скидывая с плеч непосильную ношу, вздохнула.

И Лаптев, вглядевшись в эту размеренную, напряженную жизнь, почувствовал, как на его плечи ложится груз ответственности за работу людей, цеха, завода.

— Ладно, давайте попробуем справиться с этой бедой. Только вместе, хорошо? — ласково взял Лаптев за руку Елену Осиповну.

— Если бы только по-настоящему вместе! — воскликнула та.

— Будем учиться, искать, пробовать — и мы победим эту проклятую окалину! — уверенно сказал Лаптев.

В библиотеке, куда Лаптев зашел из цеха, он застал за барьерчиком ту же девушку. Она что-то читала.

— Дайте, пожалуйста, мне курс общей химии, — попросил Лаптев, стараясь вспомнить, в какой главе этой книги можно прочесть об образовании окалины и окислении металлов.

— Некрасова «Химию»?

— Некрасова.

— Как жалко! — протянула девушка, подавая Лаптеву книгу, которую сама читала. — Ладно, возьмите.

— Вы что ж это, — удивился Лаптев, — химию изучаете?

— Пробую, — застенчиво улыбнулась девушка.

— Зачем же она вам? Ведь вы библиотекарь?

— Да, — вздохнула девушка, — пока я библиотекарь, кончила библиотечный техникум, — и на лице ее Лаптев прочел огорчение и недовольство собой. — Но я всю жизнь мечтала быть педагогом! Только это так трудно учиться заочно! Так трудно! — И губы ее скривились в горестной, безнадежной улыбке.

— Что же вам особенно непонятно? — поинтересовался Лаптев, вспоминая, что когда-то химию знал лучше других предметов.

— Вот. Образования окислов и скорости реакций, — ткнула девушка пальцем в раскрытую книгу. — Я, наверно, устала: четыре предмета все-таки сдала. А только ничего я в этих окислах понять не могу.

— Смотрите-ка! — удивился Лаптев. — Ведь я тоже пришел этот раздел посмотреть.

— А вам зачем? — спросила девушка. — Ведь вы все уже сдали давно?

— Когда-то я его, этот раздел, профессору сдавал, — улыбнулся Лаптев, — а сегодня жизнь спросила. Она строже профессора спрашивает.

— Ох, — неожиданно улыбнулась девушка, — мне бы хоть профессору как-нибудь на троечку сдать!