За весь день мы встретили одного скачущего кенгуру и еще гигантского, скрывающегося в тени дерева кулиба у крика. У него была маленькая заостренная мордочка, и смотрел он на нас умоляюще. Попасть в него из ружья было бы детской игрой, но мы не нарушили покоя крика, окаймленного эвкалиптами и акациями, которые бросали темную ажурную тень на красный песок. Нежная эта тень действует смягчающе, как примочки к больным глазам. После блеска кварцевых скал, сухого и резкого солнечного света, беспощадных и жестких тонов атмосфера здесь внезапно изменилась и наполнилась добром. Птицы пели и щебетали среди листьев. Кенгуру сидел под своим деревом, а мы под своим, не желая обижать друг друга.

Наш крик был сухим. Австралийские водные потоки не похожи на реки других стран. Вместо того чтобы объединяться, сливаясь в одну реку, они расходятся, словно пальцы руки, и исчезают в скалах и песках. Если идти вдоль крика, то он скорее заведет еще дальше в пустыню, чем приведет к реке (как это должно было пугать первых путешественников!).

Мы вспоминаем о первопроходцах с благоговением. Откуда черпали они силу и веру продолжать свой поход день за днем, неделя за неделей, сквозь жару, пустыню и полное безлюдье! Их должна была вести мечта. У исследователей Африки была мечта о сказочных царствах, Австралии — об огромном внутреннем море. Но моря здесь не было, были лишь уходящие в никуда крики, и даже редкая тень эвкалиптов оставалась мучительным воспоминанием.

Мы зашли в дом владельцев крика и розовых овец. Они жили в роще апельсиновых и лимонных деревьев, яблонь и груш, олеандров и роз. Все это произрастало на искусственно орошаемой земле. А вокруг этого маленького оазиса лежала в песках пустыня. Воды здесь почти не осталось. Половину овец уже пришлось вывезти. Проблема заключалась в том, куда их перевозить дальше. По всему западному Новому Южному Уэльсу от голода умирали тысячи животных. До конца засухи четыре миллиона овец должны были погибнуть страшной голодной смертью, а остальные три миллиона ходячих скелетов отправиться на скотобойню. Если первооткрывателям нужны были вера и смелость, то в равной степени они нужны были мужчинам и женщинам, которые поселились на открытой ими земле и должны были жить в том окружении, которое убило Р. Берка, Л. Лейхардта и многих других путешественников. На их глазах усыхали пастбища, исчезала вода, умирали овцы; они должны были выдерживать ураганы, сносящие крыши с домов; пронизывающие ветры, засыпающие их песком; мух и монотонность, страшную жару. Единственно, что им оставалось — это выстоять.

Скалы сказали: «Терпи».

Ветер сказал: «Добивайся».

Солнце сказало: «Я высушу

Твои кости и потом похороню тебя».

Никто не мог бы выжить здесь, не обладая терпением и выносливостью.

Хозяйка дома высыпала на кухонный стол из коробки для сигарет горстку драгоценных камней — неграненый изумруд, агаты, бериллы, розовый горный хрусталь и другие нежной окраски камни. Она подобрала их на своем участке, который имела в Западной Австралии.

— Там они валялись кругом, — сказала хозяйка. — Едешь верхом по огороженному пастбищу в десять тысяч акров, а в глаза то и дело бросаются блестящие камни.

Под спинифексом [54]возможны залежи железной руды стоимостью в миллион долларов. Это другая сторона австралийской медали. Засуха может убить ваши стада, циклон — разрушить ваш дом, а на следующее утро вы можете найти богатейшую в мире золотоносную жилу, на будущий же год неожиданную удачу принесет стрижка овец и вообще где-то все еще ждет своего часа вечная мечта Австралии — огромное внутреннее море.

Трясясь по равнине, покрытой кустарниками, мы много раз проезжали мимо выбеленных солнцем костей, очищенных от мяса животными, питающимися падалью.

Неожиданно вдали показались какие-то люди.

— Охотники за кенгуру, — сказал Питер Бейли.

Лагерем охотникам служил старый самодельный фургон и палатка, окруженная пустыми банками из под пива. Из фургона вышел заросший недельной щетиной великан, темно-коричневый от загара, с волосатой грудью и мелкозавитой шевелюрой. Его покрытый татуировкой торс, казалось, принадлежал штангисту. Он приветливо улыбался.

Джим, в прошлом охотник за кроликами, теперь ловил кенгуру. Шесть ночей в неделю он выезжает на своем потрепанном грузовике с дополнительно установленной фарой. Одной рукой Джим регулирует фару, а другой крутит баранку. Свет гипнотизирует животное, и Джим стреляет из скоростного ружья двадцать второго калибра. Стреляет в бедро, чтобы не повредить шкуру, затем добивает беспомощное животное, потрошит его, отрубает задние и передние лапы. Когда ночная работа закончена, он возвращается и собирает обрубки мяса, которые перевозит в передвижную холодильную установку. Чтобы заработать на жизнь, Джим должен за ночь подстрелить сорок кенгуру или по крайней мере тридцать; семьдесят-восемьдесят — уже считается отличной добычей. Когда холодильник заполнен, вызывают по радио грузовик, который отвозит добычу для обработки в Брокен-Хилл, а затем туши направляют в Аделаиду. Перерабатывающие компании снабжают охотников передвижными холодильными установками и платят в среднем по три цента за фунт мяса. Только в Новом Южном Уэльсе имеется около шестидесяти предприятий по переработке туш кенгуру, каждое из которых нанимает примерно дюжину артелей профессиональных охотников.

Я посетила два завода-холодильника в Брокен-Хилле. Один из них имеет в распоряжении одиннадцать передвижных холодильников, чье месторасположение отмечается на карте. Сотрудники холодильных установок поддерживают связь с каждой артелью по радио.

Лучший охотник доставляет до трех тысяч фунтов мяса за ночь. Это означает, что он отстрелил не менее ста животных (около семидесяти красных кенгуру дают тонну переработанного мяса). То же предприятие перерабатывает кроликов; одна из артелей поставляет ему двенадцать тысяч пар в неделю. Второе предприятие, которое я посетила, было небольшим и принадлежало одному владельцу. Последний с помощью трех наемных рабочих снимал мясо с отрубленных конечностей, рубил на куски и упаковывал в большие пластиковые мешки. Это мясо впоследствии замораживается и отправляется в Аделаиду, где из него приготовляется фарш. Оно же идет на консервы для питания домашних животных. Предприниматель имеет восемь передвижных холодильных установок в буше; его предприятие перерабатывает в неделю от тысячи до полутора тысяч туш кенгуру; лучшее мясо используется в пищу. Его упаковывают в картонные коробки, по шестьдесят фунтов в каждую, уже подготовленным для экспорта. Условия, при которых туши обрабатываются в буше, вряд ли удовлетворили бы санитарную инспекцию, и противники этого рода бизнеса привлекают внимание общественности, указывая на опасность распространения желудочно-кишечных инфекционных заболеваний. Большая часть туш направляется в Японию.