Юго-восточный кусок Палатина, к которому поднималась лестница Кака, — одна из немногих почти полностью раскопанных частей холма. Благодарить за это следует грабителей нового времени (xv-XVIII вв.), которые утащили оттуда практически все ценные стройматериалы (и, видимо, кучу артефактов), обнажив фундаменты зданий. Бетон их не интересовал, и поэтому цоколи храма Великой Матери и маленького храма Виктории-девы сохранились (а вот цоколь соседнего храма Виктории, сложенный из известкового туфа, они разобрали практически полностью, добравшись до колодцев и цистерн древних республиканских времен).

Храмы Виктории, Великой Матери и малый храм Девы Победы (реконструкция).

Храм Виктории традиция относила к сказочным временам Эвандра. На самом деле его заложил в 307 году до н. э. Луций Постумий Мегелл — на средства из штрафов, собранных в бытность чиновником-эдилом. Спустя семь лет этот же Постумий Мегелл был выбран консулом. Его коллега Марк Атилий Регул отправился воевать самнитов, буйное италийское племя, долго (вплоть до императорских времен) сопротивлявшееся римской экспансии. Мегелл по болезни остался в Городе. Противники встали лагерями друг напротив друга, и тут самниты под покровом ночи и тумана совершили вылазку столь дерзкую, что римляне были взяты врасплох: они напали на римский лагерь. Римляне, ориентируясь только на крики врагов, были оттеснены к укреплениям, и лишь ругань консула Регула: «Вы что, собираетесь потом осаждать собственный лагерь?!» — придала им сил и помогла отбросить неприятеля. Когда вести о сражении (сильно преувеличенные) дошли до Рима, Мегелл, презрев болезнь, помчался к театру военных действий со своим войском — но перед этим освятил храм Виктории. Самниты, не рискнув сражаться на два фронта, отступили.

Виктория в это время становилась все более важным римским божеством: завоевание Италии шло полным ходом, не за горами была первая война с Карфагеном за средиземноморское (читай — мировое) господство. Храм, скорее всего, был величественным и роскошным; то немногое, что сохранилось, указывает на реставрацию I века до н. э., а найденный обрывок надписи свидетельствует о какой-то перестройке времен Августа.

В 193 году до н. э., вскоре после мучительной второй Пунической войны, потребовавшей напряжения всех сил государства, римляне были истощены, нервничали по поводу и без повода и тщательно следили за всякими знамениями. Историк Тит Ливий рассказывает, что в тот год сами собой обрушились несколько построек, прошел каменный дождь, а в Капуе рой пчел прилетел на форум и сел в храме Марса; насекомых тщательно собрали и предали огню. Ситуация требовала обращения к гадательным книгам; «объявили девятидневные жертвоприношения и молебствия, Город был очищен подобающими обрядами. В те же дни, по прошествии двух лет после обетования, [выдающийся государственный муж] Катон посвятил храмик (aedicula) Деве Победе около храма Победы». [17]

Культ Виктории постепенно все теснее сливался с культом основателей Рима, и неслучайно площадку для обоих храмов Победы на Палатине отвели рядом с местом, где, по легенде, пастух Фаустул и его жена воспитывали в простой хижине найденных в лесу близнецов Ромула и Рема. Хижины на этом склоне холма и вправду стояли с самых незапамятных времен — их остатки можно увидеть, если посмотреть от храмов в сторону Большого цирка. Была ли среди них та самая хижина — трудно сказать, но римляне в этом не сомневались. Историк Дионисий Галикарнасский в своих «Римских древностях» писал, что древнейшие жители Лация жизнь вели «пастушескую и пропитание добывали собственным трудом, живя в горах в хижинах, которые они построили из дерева и покрыли камышом. Одна из них стояла еще в мое время на кряже Паллантия, обращенном к цирку. Называется она Ромуловой, ее как святыню охраняют те, в чье попечение она входит. И ничего в ней не утрачивают, но чинят ее и возвращают ей прежний облик, буде в ней что-нибудь приходит в негодность от непогоды и времени». [18] Подобно постоянно реставрируемому кораблю Тесея на афинском Акрополе, хижина Ромула была примером диалектического противоречия: через несколько веков в ней не осталось ни одного изначального бревна, и все-таки это по-прежнему была «та самая хижина».

Рядом с храмом Виктории, под небольшим углом к нему (так, что фронтоны зданий почти соприкасались), стоял храм Великой Матери Богов. Когда Ганнибал стоял у самых ворот Рима и государство, казалось, вот-вот рухнет, обратились, по обычаю, к Сивиллиным книгам и вычитали в них таинственное требование привезти Мать. Толкователи объяснили, что Мать — это фригийская Матерь Богов, великая Кибела, которую чтили еще троянцы. Главное святилище Кибелы находилось на горе Иде, в городе Пессине, а главной святыней был небольшой треугольный камень — по разным свидетельствам, то ли заменявший лицо на статуе богини, то ли вставленный этой статуе в рот (как и многие священные камни, камень Кибелы, вероятно, был метеоритом). Отправили посольство к царю Атталу, владыке тех мест; царь колебался (возможно, опасаясь настроить против себя Ганнибала). Тут вовремя случилось землетрясение, которое римляне поспешили объявить гневом Кибелы на царя (Овидий также сообщает, что с небес раздался голос богини, требовавший перевезти ее в Рим — город, достойный вместить всех богов). Аттал испугался и уступил святыню. Со всяческими предосторожностями драгоценный груз был доставлен до Италии, но в самом устье Тибра возле Остии корабль сел на мель. Встречающие, среди которых были самые родовитые мужчины и женщины Рима, пришли в замешательство. Тогда знатная матрона (в некоторых источниках — весталка) Клавдия Квинта, всегда одетая чуть роскошнее, чем позволяли приличия, и за это подозреваемая в разврате, поплевав на ладони, взялась за канат и одним рывком сорвала корабль с мели. Народ возликовал, Клавдию объявили народной героиней, все сплетни были немедленно забыты. Таинственный объект поместили в храме Виктории, спустя несколько лет освятили новый храм и учредили в честь Кибелы-Матери Мегалезийские игры, а приношения ей совершали самым простым древним кушаньем — творогом, смешанным с травами.

Хижина Ромула (реконструкция).

Храм горел два раза, причем оба раза статуя Клавдии Квинты чудесным образом оставалась цела. До нынешних времен от него не дошло почти ничего, кроме бетонного подиума, относящегося к одной из перестроек после пожара в конце II века до н. э. В палатинском Антикварии есть статуя, которую считают изображением Кибелы: богиня сидит на троне, охраняемая двумя львами.

К востоку от этого скопления храмов, за небольшим жилым кварталом (о котором чуть позже) возвышался еще один храм — Аполлона. Это был второй храм Аполлона в Городе (первый стоял на Марсовом поле), посвященный и воздвигнутый Октавианом (будущим Августом) в честь двух своих решающих побед — над Секстом Помпеем при Навлохе у берегов Сицилии и над Антонием и Клеопатрой при Акции пять лет спустя, в нынешнем Амвракийском заливе на западном побережье Греции. Октавиан считал Аполлона своим личным покровителем. В Акции ему тоже был возведен храм. Ходили слухи, что мать Октавиана Атия за девять месяцев до рождения сына провела ночь в святилище Аполлона, где бог овладел ею в виде змея, оставив на память родимое пятно змееобразной формы. Другие элементы аполлоновского культа тоже должны были импонировать правителю: покровительство искусствам и жестокая мстительность к врагам. Двери палатинского храма были украшены рельефами из слоновой кости, на которых неприятели Рима и Аполлона терпели поражение за поражением. Один рельеф изображал оттеснение галлов от святилища Аполлона в Дельфах в 278 году до н. э., другой — гибель детей гордой Ниобы от стрел Аполлона и Артемиды-Дианы. Культовые статуи в целле храма — Аполлон, Диана и их мать Латона — были изваяны лучшими греческими скульпторами, а на фасаде, обращенном к востоку, красовался бог солнца Гелиос на своей волшебной колеснице.

Вокруг храма был выстроен портик, носивший название «Портик Данаид». В убранстве этого здания Август зашифровал еще одну угрозу врагам. Где именно располагался портик — неясно; возможно, после великого пожара при Нероне он сгорел и не был восстановлен. Его украшали колонны из нумидийского желтого мрамора, статуи пятидесяти Данаид и их отца.

Данаиды были дочерьми Даная, а Данай считался прародителем греческого народа (у Гомера все греки вообще называются «данайцами»). Пятьдесят Данаевых дочерей вышли замуж за своих двоюродных братьев, сыновей египетского царя, и в первую брачную ночь сорок девять из них по приказу отца перебили мужей (последняя, пятидесятая, дрогнула и была за это наказана отцом). В свете победы над Антонием и Клеопатрой и превращения Египта в римскую провинцию намек Августа был прозрачен.