— Бедная мадам! Ведь вам никто не хочет зла.

— Садитесь, Анна… Будь что будет, я вам все скажу. Придвиньте кресло. Они втянули вас в свою игру, ничего не объяснив. Я человек, которого решили уничтожить, но не так-то легко кого-нибудь уничтожить законным путем… Даже если речь идет о преступнице… Вы как будто не понимаете, а между тем, если бы вы знали, как это просто! По совершенному мною преступлению, за которое я могла бы попасть на каторгу, было вынесено постановление об отсутствии состава преступления… Остальные мои поступки под действие закона не подходят, собственно говоря, с общепринятой точки зрения это не преступление… Но, принимая во внимание то, что я сделала когда-то, они, несмотря на отсутствие состава преступления, найдут способ…

Анна в ужасе держала хозяйку за руки, стараясь заглянуть ей в глаза:

— Вам надо уснуть, бедная мадам. У вас бред…

— Нет, я не сумасшедшая. Но вас будут убеждать, что это так. Потому что они предусмотрели и это: упрятать меня. Чтобы я исчезла, словно в воду канула. Анна, уверяю вас, я в здравом уме. Как убедить вас, что все это правда? Этому трудно поверить, я понимаю, и все же это правда. Никто не станет больше меня слушать, никто мне больше не поверит. Всю жизнь я говорила о своих страданиях, но только сегодня я поняла, что значит действительно страдать… Почему вы меня раздеваете?

Однако она, не сопротивляясь, дала себя раздеть, она отказывалась от борьбы. Анна тихонько подталкивала ее к кровати:

— Грелка не слишком горяча?

— Нет, так хорошо…

Наслаждаясь наступившей кратковременной передышкой, Тереза не выпускала из своих ладоней эту большую потную руку.

— Помните, Анна? Иногда вы приходили сюда с работой и оставались подле меня, пока я не засыпала. То были хорошие времена. Как я была счастлива! Я не понимала тогда, что была счастлива! Теперь это уже не повторится. Нет, нет, не уходите за работой, не оставляйте меня одну, не отпускайте моей руки.

Она умолкла и, казалось, задремала; Анна попробовала осторожно разжать ей пальцы, но тотчас же раздался жалобный голос:

— Нет, ведь я же не сплю! Анна, у меня явилась мысль… Что, если я пойду в участок? Где здесь ближайший участок? Какая блестящая мысль! Самой рассказать все с самого начала, рассказать все подробно, оставить их с носом. Но с чего начать? У них не хватит терпения выслушать меня, они мне не поверят, Анна! Клевета всегда проста, всегда правдоподобна… В то время как правда… Правда — это целый мир! У них не хватит терпения, они мне не поверят… Но если они меня арестуют, я наконец-то буду спокойна. С этим будет покончено. Я уже не буду жить в этом вечном страхе… Дайте мне белье и платье, мне надо одеться.

Обхватив ее руками, Анна говорила все, что только приходило ей в голову: она пойдет завтра утром, в этот час все полицейские участки переполнены. Раз она уже твердо на это решилась, лучше провести последнюю ночь…

— Верно. Теперь я могу спать… Я больше уже ничем не рискую.

Решив, что Тереза заснула, Анна поднялась и хотела уйти, но не успела она взяться за дверную ручку, как ее позвали обратно… Она послушно вернулась на свое место. Но ведь без четверти девять ей надо уйти. В девять часов ее будет ждать шофер с третьего этажа. Впервые она согласилась принять его у себя в комнате. Он обещал, что не позволит себе ничего лишнего. Закрыв глаза, Анна глубоко вздохнула. Чего она беспокоится? Ничто не помешает ей в девять подстерегать его за приоткрытой дверью… Заснет же в конце концов старуха, и потом даже, если она не заснет… Анна скорее перешагнет через ее труп… Ожидание всецело поглотило ее: было о чем подумать, и она не скучала при свете ночника… Ведь ночь, ночь счастья, уже наступала! Старуха, казалось, успокоилась. Она даже согласилась выпить чашку бульона: «Да, — повторяла она, — я думаю, что могу заснуть…» Но и в восемь, и в половине девятого, когда Анна пыталась уйти, она пугалась и подзывала ее обратно и затем уже все время лежала с широко открытыми глазами.

В девять часов Анна сказала: «Ну, уж на этот раз…» Тереза не возражала, но начала плакать. Она всхлипывала, как ребенок, и эти рыдания подействовали на Анну сильнее всяких просьб. Она осталась, хотя уже пробило девять, и она представила себе мужчину, который сейчас стоит у двери ее комнаты на восьмом этаже, зовет ее, прислушивается и пытается открыть дверь. Дыхание Терезы становилось спокойнее. По временам она произносила неясные слова, стонала, кричала: «Нет! Нет!» — и поворачивалась на левый бок, так как ее беспокоил свет ночника.

Анна услышала слабый звонок у двери черного хода. Это, наверное, он! И, поднявшись так тихо, что Тереза не шевельнулась, она на цыпочках прошла переднюю и дошла до кухни, не слыша на этот раз зова Терезы; откинув засов, она увидела высокого парня, загородившего всю дверь, и втащила его в маленькую кухню.

— Нет, — тихо сказала она, — не зажигай.

Она шепотом давала ему объяснения, но, не отвечая, он поцелуем закрыл ей рот.

Из столовой до них донесся стук упавшего стула. И когда открылась дверь, их привыкшие к темноте глаза различили на пороге неподвижный, худой призрак. Тереза услышала мужской голос:

— Ты уверена, что она безоружна?

Она хотела закричать: «Не убивайте меня…», но не могла произнести ни звука и тихо опустилась на плиты пола.

Когда Тереза пришла в себя, она уже сидела на кровати, вся обложенная подушками. Она не задала Анне ни одного вопроса, не упомянула о мужчине, которого застала в кухне и который, очевидно, помог перенести ее в комнату. Анна поняла, что теперь хозяйка относит ее к числу своих злейших врагов, находящихся по ту сторону баррикады; ей с трудом удалось добиться от Терезы нескольких коротких ответов: «Да, мне лучше… Я думаю, что сейчас мне удастся уснуть… Вы можете остаться здесь на кушетке…»