Высказалось большинство. Единодушие поразительное. Все были убеждены, что их работа необходима для сохранения мира. А. Д. Сахаров, как бы подводя общий итог в 1988 году, писал: «Я и все, кто вместе со мной работал, были абсолютно убеждены в жизненной необходимости нашей работы, в ее исключительной важности… То, что мы делали, было на самом деле большой трагедией, отражающей трагичность всей ситуации в мире, где для того, чтобы сохранить мир, необходимо делать такие страшные, ужасные вещи». Была также общая уверенность в том, что их многострадальная, страна никогда не применит ядерное оружие первой, что они выковали карающий меч против агрессора. Совесть создателей отечественного ядерного оружия была чиста. Они сделали свою работу не «за дьявола», как ученые США, а за ангела-хранителя России.

КБ-11 к 1950 году предложило несколько вариантов увеличения мощности атомных бомб и уменьшению их габаритов. Начали с разработки новой фокусирующей системы (ФС), идею которой предложил старший научный сотрудник лаборатории N 2 В. М. Некруткин, занимавшейся исследованиями детонации ВВ.

Новая бомба была в 2,7 раза легче и имела высоту в 2,6 раза меньшую, чем первая атомная. Новая конструкция центральной части (ЦЧ) основного узла заряда давала возможность не только увеличить в два раза мощность за счет улучшения отбора энергии от ВВ, но и уменьшить вероятность неполного взрыва. Как это было кстати! Помните переживания перед взрывом первой атомной? Нервы-то не железные. Работоспособность всех элементов нового заряда с учетом массы проблем технологического характера, порожденных новой ФС, проверялась на местном полигоне группой А. Д. Захаренкова. Эта работа позволила выполнить первую часть задачи, сформулированной постановлением СМ от 26.02.50 года, - создать бомбу весом в 3 тонны и мощностью 25 тысяч тонн тротила. С помощью новой ФС в три тонны уложились. Бомбу решили выполнить в двух вариантах - РДС-2 и РДС-3. Отличие было только одно: основной заряд двойки - плутониевый, а тройки - составной, ураново-плутониевый. Очень дорогого и дефицитного плутония в тройке было в полтора раза меньше. В. И. Жучихин вспоминает: «Кому принадлежит идея такой комбинации, направленной на экономию весьма дефицитного в то время плутония и использования имевшегося уже в достаточных количествах урана-235, мне трудно утверждать, но на одном из совещаний, где обсуждалась эта идея, я был свидетелем того, как с большой настойчивостью ее отстаивал В. А. Давиденко, которому не менее настойчиво возражали Ю. Б. Харитон и Я. Б. Зельдович. Доводы их сводились к тому, что критмассовое значение U-235 в несколько раз выше, чем у Ри-239, да и степень очистки его от ненужных примесей слишком низкая, что может в тех количествах, которые можно разместить в объеме уже отработанной конструкции центральной части шарового заряда (ШЗ), привести к неполному взрыву плутониевого заряда и вообще не вызвать цепной реакции деления ядер урана-235. Но теоретики Е. И. Забабахин и Д. А. Франк-Каменецкий поддержали В. А. Давиденко и показали своими расчетами, что

значительно улучшенные газодинамические характеристики новой конструкции ШЗ создают необходимые условия устойчивого протекания цепной реакции деления ядер и плутония, и урана. В конце концов споры были закончены с предложением Щелкина: первым испытать плутониевый заряд. И если он сработает так, как следует из расчетов, то есть с энерговыделением в, два раза большим, чем в испытании 1949 года, тогда идем на риск с применением комбинированного основного заряда. Если результат будет отрицательный, значит, надо будет изменять конструкцию ядра, увеличивать закладку урана. А если результат будет положительный, открываются широкие возможности экономии плутония». Обстоятельства вынуждают меня здесь дать пояснения относительно воспоминаний Виктора Ивановича Жучихина. Академик Е. А. Негин писал: «Об Арзамаее-16 и в целом о советском ядерном оружии появилась масса информации из различных источников, не всегда отличающейся достоверностью и объективностью. Были и домыслы. Среди всего этого «вороха» сведений выгодно отличаются, своей добросовестностью воспоминания Виктора Ивановича Жучихина. Это в книге «Первая атомная». Затем Е. А. Негин фактически издал следующую книгу «Вторая атомная», где Виктор Иванович Жучихин ярко, образно и правдиво рассказал не только об истории создания второй атомной бомбы, но дал этическую оценку ряду поступков участников работ. Это была, насколько я знаю, первая и единственная попытка. Такие сведения будущие историки могут почерпнуть из архивных документов. Свидетельства очевидца и непосредственного участника событий бесценны для, истории России. Но эта уникальная книга стараниями [1] чиновников не попала к читателю. Интересно свидетельство Виктора Ивановича о том, что теоретиками, непосредственно участвовавшими в создании РДС-2 и РДС-3, начиная с 1950 года были «два Жени-капитана» - Евгений Забабахин и Евгений Негин - и Григорий Гандельман. Главный теоретический калибр КБ-11 - Я. Б. Зельдович, Д. А. Франк-Каменецкий, И. E.Taмм, А. Д. Сахаров - был брошен на водородную бомбу.

Вот рассказ В. И. Жучихина о снаряжении шарового заряда РДС-2 на семипалатинском полигоне капсюлями-детонаторами: «Технология снаряжения та же, что была применена два года назад при испытании первой атомной бомбы… Г. П. Ломинский извлекает из розетки фальшпробку с закороткой и подает ее С Н. Матвееву; Тот извлекает из специальной тары пробку с боевым капсюлем-детонатором и подает ее Г. П.Ломинскому, который, осмотрев состояние контактных ламелек, вставляет боевую пробку в розетку. Фальпшробка устанавливается в тару на освободившееся место. И так устанавливаются все боевые пробки. По традиции первую пробку устанавливает К. И. Щелкин. Лючки в баллистическом корпусе перед снаряжением открывает В. П. Буянов. Он же их закрывает после снаряжения». В отличие от первого взрыва, на этот раз в РДС-2 шаровой заряд помещен в корпус авиабомбы и следующая бомба - РДС-3 будет сброшена с самолета, а не взорвана на башне, как первые две. В отличие от первого испытания на башне, при снаряжении заряда боекомплектами К.Д. не было нового директора КБ-11 - A. С. Александрова. Контролером был только один А. П. Завенягин.

B. И. Жучихин выполнял необходимые заключительные операции, после снаряжения КД.

Итак, атомная бомба, готова к взрыву: «В. И. Жучнхин и В. П. Буянов, прихватив с собой портативные чемоданчики, в которых были упакованы монтажные инструменты и стенд-эквивалент нагрузки, только было направились к лестнице, как на них зашикали Щелкин и Завенягин и приказали это добро оставить здесь - плохая примета, если что-то уносишь с места работы». После успешного взрыва Курчатов, передав всем поздравления Сталина, пригласил руководство вылететь в Семипалатинск самолетом. Как потом выяснилось на банкет. Отец пригласил с собой в самолет рядовых бойцов из «окна на башке» - Ломинского, Жучихина и Буянова. Эти трое, были, единственными не начальниками, участвовавшими в историческом банкете. Этот простой и естественный для нормального человека жест - делить с людьми не только трудности, но и радости - многое может сказать о человеке: здесь и уважение к товарищам по труду, и доброжелательность, и порядочность, и справедливость, и благодарность за труд подчиненных.

Второй раз отец, видимо, не смог «по-тихому» отколоться от начальства и праздновать новую победу «с народом», как это было 29 августа 1949 года.

Работая в КБ-11, отец общался с сотнями сотрудников, которые с различными просьбами и предложениями обращались к нему. И всех без исключения он звал по имени-отчеству. Сотрудники поражались его памяти. Память, конечно, была отличная. Но кроме нее, была и подстраховка. Кабинет был большой, и пока посетитель шел от двери, секретарша из приемной по прямому телефону всегда говорила: «Кирилл Иванович, к Вам Федор Емельянович Петров». Когда человек редко бывал у него, отец вставал из-за стола, делал несколько шагов навстречу, жал посетителю руку и интересовался, с какой проблемой он пришел, он знал, что мелочей в их работе нет, искренне и с уважением интересовался у сотрудников их мнением.

Упомянув выше о присущей отцу справедливости по отношению к подчиненным, должен сказать, что человек, которому поручено руководить каким-либо ответственным делом, порой вынужден принимать жесткие решения в интересах этого самого дела. Если сотрудник не справляется с работой, и это вредит общему делу - руководитель обязан отстранить его. Я знаю о четырех таких случаях, скорее всего, их было больше. Знаю также, что морально было нелегко принимать эти необходимые для дела решения человеку, от природы доброжелательному к людям. Они оставили рубцы на сердце отца. Меня, ставшего после его смерти на 33 года старше, и сегодня поражает одно его человеческое качество, которого я не встречал ни у кого. Он ни разу ни об одном человеке не сказал ни одного плохого слова. Хотя рассказывал об очень многих людях. Даже людей, которые, как я вижу сегодня, считали себя его врагами, он врагами не считал и о них хорошо отзывался. Даже о столкновениях с руководством (Хрущев, Славский Микоян, секретари Свердловского и Челябинского обкомов) рассказывал только факты, не допуская никаких негативных комментариев по отношению к ним. И это ни в коем случае не боязнь последствий - он с этими людьми, как мы позже увидим, «вступал в схватку», когда они были в самой силе. Это удивительная жизненная позиция - видеть в людях только хорошее.

Уже став трижды Героем, отец внешне - в одежде, в поведении - выглядел весьма просто. Приведу пару примеров, как воспринимали его окружающие, не знавшие его лично. Однажды он, вместе в другом семьи, доцентом Ленинградской консерватории, моей матерью и женой, зашли в фотоателье на улице Горького. Разговорчивый фотограф рассказал, что он снимает много профессоров и героев. Когда доцент в ответ сказала, что они тоже профессора и герои, фотограф искренне и долго смеялся. Позже, когда мать пришла в это ателье увеличить фотографию отца, сделанную на съезде КПСС с тремя Звездами Героя и медалями лауреатов он очень сокрушался и не мог понять, почему отец не пришел к нему сниматься с наградами. Фотограф не зря удивлялся. Я удивляюсь до сих пор.