Малфой чуть ли не ёрзал от предвкушения, и у Гарри задрожали руки - так захотелось немедленно вытянуть ремнём по круглой аппетитной заднице, увидеть, как та подожмётся от боли, услышать громкий шлепок...

– Ты был очень плохим мальчиком, - срывающимся голосом сказал он, и тщательно примерившись, замахнулся.

Скорпиус совершенно точно не был готов к такому сомну ощущений.

Боль - лишь самое слабое и незначительное из того, что он испытал. Главное, конечно, удовольствие. Безумное, ненормальное, разбегающееся по коже мурашками и искрами.

Он зажмурился и выдохнул, цепляясь за кушетку крепче. Хотелось умолять о большем, но он не спешил, зная, что Гарри тоже хочется насладиться происходящим. Это было у них обоих впервые. И Скорпиус чувствовал, что это чертовски важно не только для него самого.

Ремень со свистом рассёк воздух, шлёпнулся о сливочного цвета кожу, оставив на ней белый, тут же начавший розоветь след; Скорпиус вздрогнул всем телом, и Гарри вздрогнул вместе с ним. Что-то душное, тёмное, голодно заворчало, требуя продолжать.

– Когда захочешь, чтобы я остановился, назовёшь меня по фамилии, - выдохнул Гарри, замахиваясь снова.

– Понял, - отозвался Скорпиус и тут же задохнулся, почувствовав второй удар, уже более уверенный, властный, болезненный, но все равно непомерно сладко отозвавшийся во всем теле.

Скорпиус не соврал, его действительно никогда не пороли, но он всегда чувствовал в себе эту непонятную тягу к боли. Мазохист одним словом. Он любил драться, постоянно нарывался сам. Да вот того же Гарри всегда стремился вывести из себя. А сейчас он будто сорвал Джек-пот.

Третий удар прошел как по маслу, кожа достаточно разогрелась, и Скорпиус даже почти не вздрогнул. От четвертого его слегка передернуло. Но пока Скорпиус терпел, потому что эта ядреная смесь кайфа и боли стала для него настоящим афродизиаком. Он возбудился до невозможности, чувствуя, как горят от стыда щеки. Хотя кого ему тут стыдиться?..

Гарри почувствовал, что четвёртый удар оказался чувствительнее первых трёх, да и на коже след оказался заметнее. Решив, что это именно то, что надо, он ударил ещё пару раз, запоминая силу и высоту замаха, и, помедлив секунду, любуясь на покрытую розовыми полосами задницу, принялся наносить равномерные короткие удары.

Скорпиус удивленно замер, прислушиваясь к себе. Гарри бил ровно и четко, но боли становилось все меньше. Нет, она, конечно, еще была, но в кровь Скорпиуса будто впрыснули эфир или опий, он почти не чувствовал своего тела. Огнем горела только задница, в том самом месте, где ее касался ремень Гарри. Но этот огонь не опалял, а плавил, превращая Скорпиуса в кусок пластилина. Только член оставался по-прежнему твердым. Скорпиус в тайне терся им о жесткую обивку кушетки, надеясь, что Поттер не заметит его вольности, но становилось все сложнее контролировать себя, и он ерзал и ерзал, коротко вскрикивая от удовольствия при каждом новом ударе. Казалось, Гарри бил уже не по заднице, а по яйцам, по члену, по самым нервам, настолько острым, концентрированным было наслаждение. В какой-то момент из глаз брызнули слезы, но Скорпиус их даже не заметил.

Гарри давно уже потерял счёт ударам, по его лбу, шее и спине тёк пот, а тело колотило и трясло он невиданного доселе возбуждения и удовольствия. Каждый удар, каждый шлепок ремня по покрасневшей коже, на которой уже давно не оставалось следов, отзывался вспышкой наслаждения - будто бы он не хлестал эту задницу, а жестоко трахал.

Скорпиус метался по кушетке, стонал и пытался выебать жёсткое покрытие, и в какой-то момент Гарри понял, что тот вот-вот кончит - только от того, что по его заднице гуляет ремень. От боли. От унижения. От того, что делает с ним его, Гарри, чудовище. Член в штанах конвульсивно дёрнулся, давая понять, что готов составить Малфою компанию.

Скорпиус уже ничего не видел, перед глазами расплылось огромное темное пятно. Кажется, он скулил, или стонал, Скорпиус уже не мог понять. Его трясло, чуть ли не корежило от наслаждения, член напрягся, яйца поджались, и он понял, что осталась самая малость - один-два четких удара, - чтобы потерять над собой контроль окончательно. Застыв на мгновение, он даже услышал тихий свист от прорезавшего воздух ремня, а через секунду уже громко кричал, кончая так сильно и долго, как не было еще никогда.

Лишь нечеловеческим усилием воли и с помощью обезумевшей, но всё ещё подчиняющейся магии Гарри сумел отсрочить собственный оргазм, продолжая наносить удары до тех пор, пока Малфой не затих, безжизненно свесив с кушетки руки, и это зрелище стало последней каплей - выронив из ослабевших пальцев ремень, Гарри рухнул на колени, ткнулся лбом в пышущую жаром задницу, вдохнул тяжёлый запах семени, пота и возбуждения и застонал в голос, кончая, - так ни разу и не прикоснувшись к себе и даже не сняв брюки.