Полковник выслушал его с приоткрытым ртом. Такого поворота беседы он не ожидал.

— Смелое решение, господин Карадаг-бей, — искренне признал он.

— Великая смелая цель требует великих смелых решений. Разве ваш собственный опыт не подсказывает то же самое?

В последний раз окинув взглядом застывший плес Днепра, татарский табор и свои островные укрепления, Хмельницкий спустился на землю и, так ни слова и не произнеся, отвел Карадаг-бея к его лошадям и джурам.

— То есть мне показалось, уважаемый Карадаг-бей, — проговорил он, садясь в седло одновременно с будущим правителем Великой Тавриды, — что вы должны быть крайне заинтересованы, чтобы я заставил короля Речи Посполитой отступить к своим естественным границам.

— При этом я всячески готов помогать вам.

— Если этот наш замысел осуществится, вы получите не только дружественного вам правителя Украины-Руси, но и соседа-союзника, который будет вам очень необходим. Не думаю, что Турция, крымское ханство, Едисанская и Буджацкая орды покорно смирятся с появлением в их бывших владениях нового правителя.

— Не смирятся. Ни с вашим, ни с моим появлением они не смирятся, так что выживать нам нужно будет вместе.

Выхватив сабли, они съехались, высекли остриями лезвий прощальную искру, которая, в зависимости от ситуации, могла быть искрой или войны или мира, и Карадаг-бей вновь вывел своего скакуна на лед.

«Только еще ни одному правителю не удалось охладить свой взор на Днестре, — смотрел вслед ему Хмельницкий, — зная, что за ним начинается земля, простирающаяся до самого Дуная. Все стремились идти дальше и дальше. В этом смысл мировосприятия любого правителя, весь его ужас. Так что вас, новоявленный император Великой Тавриды, чаша сия тоже не минует».

После посещения Владиславом IV храма королевский кортеж направился в имение местного подстаросты, дом которого мог служить единственным более или менее подходящим пристанищем для Его Величества. Сам подстароста — высокий сутулый пятидесятилетний литовец воспринял появление у себя короля с таким спокойствием, словно всю жизнь только тем и занимался, что встречал и провожал высокородные кортежи.

Он уступил Владиславу IV свои покои, а сам с женой перебрался во флигель и даже не потрудился известить о прибытии короля окрестную шляхту, чтобы, как водится в таких случаях, дать бал в честь монарха.

— Вам приходилось когда-нибудь воевать, господин Ингардт? — спросил его король, намереваясь тотчас же лечь и хотя бы несколько часов поспать.

Последние двое суток выдались для него бессонными. Как только утихали сердечные приступы, начинала невыносимо болеть печень, и заглушить ее ноющие терзания могли разве что резкие приступы боли в желудке. Зная об угрожающем букете болячек, которые король умудрился нажить к своим пятидесяти трем годам, прусские, чешские и французские доктора лишь бессильно разводили руками.

— Приходилось, но давно, против германцев и московитов. В Черной Руси я командовал ротой кирасир и вышел в отставку в чине капитана.

— Даю вам чин подполковника. Немедленно разошлите гонцов, которые бы от моего имени объявили сбор дворянского ополчения.

Ингардт с ужасом уставился на короля.

— За чин премного благодарен. Однако ополчение. Первое, о чем меня спросят — против кого воевать станем?

— Пока неясно. Вполне возможно, что против шведов.

— Ни в Литве, ни в Польше шведов сейчас нет и в ближайшее время, очевидно, не будет.

— Тогда пойдем в Белую Русь. Какие-то нехристи подняли восстание.

Но подстароста оказался человеком смышленым, а потому идею похода в Белую Русь тоже не воспринял. До нее отсюда далековато. Дворянское ополчение собирается или тогда, когда сейм объявляет войну, или когда случается что-то чрезвычайное в пределах воеводства. Чем вызван этот приказ короля, он понять пока не мог.

— Я буду говорить, — пришел он на выручку правителю, не желавшему раскрывать истинную цель нового ополчения, — что мы собираем небольшое войско, которое пойдет вместе с королем в Литву, где, как вы знаете, всегда неспокойно. А главное, она значительно ближе, нежели Швеция.

— Вам не откажешь в мудрости, подполковник Ингардт. Соберите хотя бы человек сто. Не могут же они не отозваться на зов своего короля.

— Здесь уже сто лет никто не собирал дворянского ополчения. Могу пообещать молодым дворянам, что перед походом проведем небольшие учения с рыцарскими турнирами, пригласив на них всех дам округи. А затем устроим королевский бал.

— Вот именно, королевский, — охотно подтвердил Владислав IV. И ему вдруг стало тоскливо. От всего: от молитвы в храме, от необходимости собирать ополчение — только потому, что полуобезумевший колдун напророчил какое-то сражение. От занудности подстаросты Ингардта, который вместо того, чтобы сгинуть с глаз и сделать вид, что ретиво выполняет приказ, все еще топчется у двери, пытаясь придумать какое-то обоснование его прихоти. — Это будет кровавый бал, кро-ва-вый! — неожиданно для самого себя проговорил король, чувствуя, как подло тяжелеют и слипаются его веки.

Но едва он уснул, как появился гонец от местного воеводы, который ожидал прибытия короля в своей резиденции в воеводском центре. Воевода докладывал, что к побережью Польши движутся шведские суда с войсками. Ему сообщил об этом осведомитель через моряка одного датского судна, зашедшего в Гданьск. Комендант гданьского гарнизона пока сохраняет эти сведения в тайне, однако решил предупредить воеводу, поскольку рассчитывает на его поддержку.

Сообщение воеводы подстароста счел не настолько важным, чтобы поднять короля в ту же минуту. Но и не настолько обыденным, чтобы ждать, когда Его Величество изволит проснуться.