Не стоило давать опрометчивых обещаний, криво усмехнулся Бонифаций, скача во весь опор на север, к горе Гафса. Велев блемми явиться следующим утром на трибунал, он поставил себя в тяжелое положение: на то, чтобы разобрать жалобу юноши, оставалось совсем мало времени, а сделать это было совершенно необходимо — как ради того, чтобы сдержать данное слово, так и для поддержания репутации человека решительного, вершителя скорого и ужасного правосудия. Бонифаций улыбнулся: заботиться о своей репутации ему приходилось ежечасно, что было очень непросто, но крайне важно — не для того, чтобы потешить собственное самолюбие, а для поддержания высокого боевого духа и верности войск.

Комит выяснил, что нужный ему солдат квартировал теперь в одной из деревушек к северу от Гафсы. Деревня эта находилась в пятнадцати километрах соколиного лета от лагеря, но летать Бонифаций не умел. Обычная же дорога, огибавшая горную цепь с западной стороны, была в несколько раз длиннее, что делало ее использование нецелесообразным. Существовал и другой путь — через шедшее посреди гор ущелье Сельджа, но этим маршрутом пользовались лишь безрассудные смельчаки, к которым пришлось причислить себя и Бонифацию: необходимость сдержать данное обещание не оставила ему другого выхода.

Следуя инструкциям, полученным в лагере от одного из разведчиков-берберов, Бонифаций проскакал вдоль подножия гор до реки Сельджа, которая привела его к невидимому снаружи каменистому входу в ущелье. За этими — природными — воротами обнаружилась осыпавшаяся скала, пройти мимо которой можно было, лишь придерживаясь поросшего колким тростником и тамариском русла реки. С трудом пробираясь по усыпанному галькой берегу, конь Бонифация потревожил целые стайки сидевших на камнях перевозчиков и трясогузок, но в конце концов вынес полководца в фантастический каньон, извилистые отвесные стены которого отходили друг от друга на расстояние примерно в тридцать метров. Над головой полководца, носясь за жучками и мошками, порхали воронки и ласточки.

Далее дорога шла уже не вдоль реки, а по правой стороне ущелья. Никогда еще нервы Бонифация (и его лошади) не подвергались столь серьезному испытанию: продвигаться приходилось по узкой, шириной в полмерта, тропе, слева от которой зияла пропасть. Тем более велика была опасность оттого, что ущелье кишело змеями. Несколько раз полководец ощущал исходившее от скал их злое шипение, а однажды на его пути возникла свернувшаяся кольцом кобра. Отступать было некуда: остановив задрожавшего от страха коня, Бонифаций постарался успокоить животное, в то время как шипение приподнявшейся и расширившей шею огромной змеи переросло в злобное крещендо, — так шипит холодная вода, выливаемая на раскаленную сковородку. Но уже через несколько показавшихся Бонифацию вечностью секунд, по-видимому, решив, что встретившиеся ей создания не представляют угрозы, аспид уполз прочь.

Через несколько километров, к огромному облегчению комита, каньон расширился, и его отвесные стены уступили место пологим откосам. Вскоре Бонифаций уже спускался по северному склону горной гряды, а ближе к вечеру он достиг и деревни, состоявшей из пары дюжин одноэтажных кирпичных построек, рядом с которыми, то тут, то там, стояли сшитые из черных козлиных шкур шатры кочевников. В военном отношении место это представляло собой аванпост Телепта, более крупного поселения, расположенного чуть севернее, где временно квартировали два numeri или подразделения пехоты — Fortensesи Cimbriani.

Несколько вопросов селянам — и Бонифаций получил всю интересовавшую его информацию. Комит постучал в окрашенную в повсеместный синий цвет дверь одного из строений, и возникший на пороге домовладелец проводил его к пристроенному к задней части здания флигелю. Сорвав скрывавшую вход шкуру, Бонифаций шагнул внутрь. Пробивавшийся сквозь небольшое неостекленное окно тусклый свет позволил ему различить среди беспорядочно расставленной домашней утвари свисавшее с крючков солдатское обмундирование, колыбель со спящим младенцем и кровать, в которой лежали двое, женщина-туземка и крупный светловолосый мужчина. Приход нежданного гостя их, казалось, разбудил.

— Солдат, признаешь ли ты, что она пошла с тобой не по доброй воле, а по принуждению? — гаркнул Бонифаций. Блондин вздрогнул, но отрицать ничего не стал. Повернувшись к женщине, полководец мягко сказал: — Завтра ты с ребенком вернешься в свою деревню, к мужу. Я позабочусь о том, чтобы тебя проводили. — Он смерил солдата брезгливым взглядом: — Оденься и попрощайся. Я буду ждать снаружи.

Не произнося ни слова, Бонифаций и солдат прошли в росшую рядом с деревней кипарисовую рощицу. Восхищенный мужеством легионера, шедшего навстречу смерти безропотно и смиренно, полководец обнажил меч…

Возвращаться через ущелье Сельджа в спустившихся сумерках Бонифаций не рискнул, избрав безопасный, но гораздо более длинный путь в обход гор. В лагерь он вернулся с зарей, когда над бледными бескрайними просторами Шотта уже мерцало призрачное сияние. Едва солнечный диск поднялся над горизонтом, как изумленный комит стал свидетелем необычного природного явления: видимое второе солнце медленно отделялось от первого. Две сферы разъединились: верхняя ушла ввысь, нижняя задрожала, опустилась и исчезла в Шотте.