— His rebus… «С этими…»? — попытался перевести Марк на германский язык, язык его матери. Взглянув с надеждой на деда, он насупился и покачал головой. — Нет, не так.

— Абсолютный аблатив? — подсказал Гай.

— Ну конечно, — воскликнул мальчик. Он еще раз тщательно просмотрел отрывок. — Понял: «Покончив с этим, Цезарь продвинулся на германские территории».

— Не слишком ли он рисковал, пойдя туда один? — с напускной серьезностью спросил Гай.

— Перестань. Cum copiis magnis— с огромной армией. Похоже, все. — Марк посмотрел на Гая с торжествующей улыбкой. — Дедушка, я правильно перевел? Могу я теперь пойти поиграть?

— Ответ «да» на оба вопроса. Давай, беги, но не опаздывай к ужину. Мама жарит пойманную тобой накануне форель.

Остановившись на пороге хижины, Марк обернулся.

— Дедушка, если Юлий Цезарь был римлянином, то почему же он напал на германцев? Ты — римлянин. И папа мой — римлянин. Мама — германка. Дед Вадомир тоже германец. Я думал, римляне и германцы были друзьями.

— Вот так вот, — рассмеялся Гай. — Они действительно друзья, но стали таковыми лишь недавно. Сейчас римляне и германцы отлично ладят между собой. Но Юлий Цезарь жил очень давно. Многое с тех пор изменилось.

Но изменилось ли, спросил себя Гай, едва мальчик выбежал на улицу. Когда он приехал жить в бургундское поселение, ему казалось, что между галло-римским населением провинции и новыми ее обитателями установились искренние взаимоотношения, которые сохранятся на долгие годы. В конце концов, галлы и сами сперва активно отвергали Рим, но посмотрите на них сейчас — стали еще большими римлянами, чем сами римляне. С ним его германские хозяева были добры и гостеприимны, и Гай влился в их общество куда быстрее и легче, чем мог себе представить.

Правда, с недавних пор он стал замечать, что отношение к нему бургундов немного изменилось. Он не мог найти подходящего объяснения тому, что местные германцы начали вести себя гораздо менее приветливо, чем раньше. За исключением Клотильды, жены Тита и матери Марка, его новые германские родственники, хоть и старались держаться с ним дружелюбно, иногда в его присутствии замыкались в себе или же становились чрезмерно заносчивыми и грубыми. Гай убеждал себя, что он невесть что вбил себе в голову и негатив германцев не направлен против него лично, что, скорее всего, тому виной плохой урожай, вызванный холодной зимой, либо же то, что недалеко от деревни появились новые могилы, что тоже было результатом сильных морозов. Инстинкт солдата, тем не менее, подсказывал Гаю, что терять бдительность ему не следует — на всякий случай. На случай чего? Ответа на этот вопрос он не знал.

— Извини, Марк, отец запретил мне играть с тобой.

Хариульф, сын кузнеца и лучший друг Марка, уставился себе под ноги.

— Komme zuruck, Junge, — позвал его отец, возникший в дверях кузницы.

— Я лучше пойду, — пробормотал Хариульф. Избегая встречаться с Марком взглядом, он повернулся и засеменил к кузнице.

Со слезами на глазах блуждал Марк среди крытых соломой одинаковых лачуг, из которых состояла деревня. Пройдя через проделанные в окружавшем деревню частоколе ворота, он побрел через общее пастбище к лесной опушке. Вот уже пятый день Хариульф избегал его компании. В другие дни у него находились отговорки, но сегодня Хариульф прямо сказал, что играть с Марком ему запретил отец. Почему? Ни разу он, кроме разве что того случая, когда они по рухнувшему дереву переправлялись через реку и Хариульф соскочил вниз, не втягивал друга в неприятную ситуацию. Что случилось, он понять не мог. «Что ж, — подумал Марк, — схожу-ка я, в отсутствие товарища, посмотрю на норку, которую сделала себе в полом дереве у реки выдра. Если повезет, смогу понаблюдать за тем, как мама-выдра играет со своими детенышами».

Резкий удар в спину заставил его обернуться. Рядом, на земле, валялся попавший в него камень. Шагах в двадцати от него стояли два мальчика, сыновья свинопаса. Недалекие и глупые, они часто нападали на тех, кто уступал им в росте и силе.

— Schwarzkopf! Schwarzkopf! — закричали они, смеясь над темными волосами, которые Марк унаследовал от отца, — то было единственное, чем он отличался от светловолосых германцев. — Bl"ode R"omer. — Мгновенье — и в Марка полетел еще один булыжник. Ловко увернувшись, тот поднял камень с земли и изо всех сил швырнул его обратно. Увидев, что угодил одному из обидчиков в ногу, Марк довольно усмехнулся. Сын свинопаса взвыл от неожиданной боли и вместе с братом кинулся на Марка.

Марк рванул в лес, надеясь спрятаться в чаще. Шустрый и от природы подвижный, он бежал сквозь заросли до тех пор, пока не убедился, что преследователи потеряли его из виду. Однако уже через несколько секунд Марк услышал хруст ломаемых веток и понял, что братья все же не отстали. Звуки эти нарастали, но внезапно прекратились — совсем рядом. Марк подкрался к края подлеска и осторожно отвел один из кустов в сторону. Всего несколько шагов разделяли его и переговаривавшихся между собой сыновей свинопаса. Марк навострил уши.

— Мы его упустили, — сказал старший. — Возвращаемся.

— Наверное, где-то спрятался, - согласился второй. — Но я, знаешь ли, этого так не оставлю, — колено до сих пор болит. Римская свинья… Ладно, пойдем: и он, и прочие римляне свое еще получат. Я слышал, как отец говорил о собрании вожаков племени, которое пройдет в полнолуние. У Камня Вотана. Они будут обсуждать план…

— Тише, ты, Dummkopf, — сердито перебил его старший. — Мы, вроде как, и вовсе не должны знать об этом, так что помалкивай. Давай, валим отсюда.