Несколько мгновений и на поляне стоит огромный волк. Ощеренная морда, огромные влажные клыки, сейчас бросится! Но голубое сияние колышущимся маревом обволокло хищника, поднимая дыбом жесткую шерсть, пробегая по ней ослепительными синими искрами. Ходящий В Ночи заревел, хотел ринуться вперед, но словно налетел на невидимую каменную стену, сполз на землю и заскулил от боли и ужаса — жалобно, по-щенячьи. Всякая тварь хочет жить… А оборотень уже понял — жизнь его подходит к концу.

Крефф стоял напротив. В его взгляде не было гнева. Но и снисхождения тоже. Там зияла все та же мертвая пустошь, только отсветы призрачного сияния таяли в глубине зрачков. Мерцающий свет тянулся от его ладоней к корежившемуся на земле оборотню, который хотя бы перед смертью пытался принять людской облик, пытался, но… сдерживаемый магией, не мог. Оборотень подохнет в обличье зверья. Только так он не встанет. Резкий взмах рук и сопротивляющееся чудовище поволокло к магу, словно стянутое невидимым арканом. Блеснул уже знакомый Лесане клинок, и человек принял огромного волка на нож. Яростный рык смолк, сменившись булькающим хрипом.

Несчастная свидетельница совершившегося осела на землю, затряслась всем телом. Никогда прежде она не видела, как убивают Ходящих В Ночи. Но все было проделано хладнокровно и быстро. Лесана с ужасом поняла, что черный лес плывет у нее перед глазами. Дышать стало нечем, к горлу подпрыгнул ледяной ком, по телу высыпал холодный пот, и вот девушку скрутило, а содержимое желудка опасно всколыхнулось, но… наружу, к счастью, не исторглось.

Однако уже через миг задыхающуюся, дорожащую от слабости и пережитого страха жертву безжалостно встряхнули. Стальные пальцы сомкнулись на плече, и крефф потащил подопечную прочь из чащи к безопасной поляне.

Костер вспыхнул, словно в него плеснули масла. Мужчина наклонился к бессильно упавшей на войлок спутнице, вздернул ее за подбородок и вгляделся в лицо.

— Я говорил — не стирать кровь.

— Я…

— Говорил?

— Да… — прошептала без вины виноватая. — Но я не стирала…

Она осеклась, вспомнив, как плакала, укрывшись плащом, и как смахивала слезы руками.

Больше она ни о чем подумать не успела, потому что две тяжелые оплеухи оглушили до звона в ушах.

Никогда прежде дочку бортника не били. Никогда. Если и перепадало, так в далеком детстве, да и то для острастки больше, поэтому до сего дня она не испытывала настоящей боли. Той, от которой немеет тело.

Дыхание перехватило.

— У волколаков сейчас гон. Он бы тебя и жрать не стал. Изнасиловал бы, а мной закусил, — откуда-то, издалека донесся спокойный голос мага. — Ты подвергла опасности нас обоих. Это недопустимо. Ехать еще шесть дней, если такое повторится, отвезу обратно в деревню и будем считать, что твои соотчичи отказали креффу.

У несчастной похолодело сердце.

— Нет! Нет! Я больше никогда…

— Молчать.

Холодные серые глаза смотрели по-прежнему без гнева. Но отчего-то девушка почувствовала себя ничтожной и жалкой.

— Прости, господин, прости меня! — взмолилась она.

Увы, мольба осталась без ответа. Мужчина молча размотал тряпицу на ладони, сковырнул острием ножа корку запекшейся крови и снова, щедро роняя вещую руду, замкнул круг, который разорвала его спутница. Это все из-за нее… Дура!

Однако Лесана заметила, что он даже не поморщился, когда вновь терзал свою рану, словно совсем не испытывал боли.

Тем временем маг приблизился к наказанной и опять начертил на ее лице вертикальные полосы. С трудом дочка бортника сглотнула. Неужто опять придется пробовать его кровь? Нет. Слава вам, светлые силы!

— Позволь, перевяжу… — дрожащим голосом попросила она.

Он протянул ладонь. Девушка осторожно смыла с нее кровь, поливая из фляги, про себя обратив внимание на то, какая у волшебника жесткая и изуродованная шрамами рука. Перевязав рану, ослушница вернулась на свою жесткую и неудобную постель. Лицо дергало, как больной зуб. На щеках, наверное, останутся синяки. Больно было очень. И снова захотелось расплакаться.

Слезы задрожали в глазах, и тут виновница ночных приключений вспомнила, что на щеках по-прежнему медленно подсыхают кровяные полоски. Пришлось запрокинуть голову и долго усердно моргать, прогоняя желание разрыдаться от боли, запоздалого испуга, обиды на саму себя и на жизнь, которая так предательски разлучила ее со всем дорогим и привычным.

Она заснула только под утро.

Последующие два дня не произошло ничего знаменательного, вот только вместо домашних лепешек и вяленого мяса, питались теперь путники дичиной, которую добывал маг. Увы, зайцы, растрясшие за зиму жирок, были костлявыми, а мясо их сухим и жилистым. Но привередничать не приходилось.

За несколько суток странствия крефф перекинулся со своей подопечной едва ли парой слов.

Молчаливое путешествие оказалось нарушено на утро четвертого дня, когда голый лес сменился полями, раскинувшимися по обе стороны от широкой, плавно несущей свои воды реки.

Огибая невысокий холм, поросший вербами, странники выехали на наезженный тракт, к которому стягивались сразу несколько дорог. По одной из них тоже трусили две лошадки.

На удивление Лесаны ее спутник натянул поводья, ожидая приближения незнакомцев.

Девушка всмотрелась. Двое были мужчинами. Когда они подъехали ближе, дочка бортника поняла — оставшийся путь до Цитадели ехать придется в компании.

— Мира в Пути, Клесх, — поприветствовал сопровождающего Лесаны мужчина, сидящий на гнедом коне.