— Ни дать ни взять голубки, — сказал Линекер.

Смысл сказанного был иронический, и, зная склонность Джерри к едким замечаниям, я недовольно взглянул на него, но на лице товарища витала самая добрая и искренняя улыбка. Он был зоологом, поэтому, вероятно, вложил в свои слова отнюдь не переносный смысл.

— Похоже, здесь нам больше делать нечего, — задумчиво произнес Старадымов, — все, что могли, мы сделали.

— Куда теперь? — подал голос Линекер.

— Нужно искать следы загадочного бота, его хозяев.

— А эти… владыки ничего о них не рассказали? — спросил я. Старадымов отрицательно покачал головой.

— Надо было все же наведаться к ним. Посмотреть, как они там устроились, — продолжал я.

— Не хватало ради этого энергию расходовать, — саркастически заметил Джерри.

— Утром слетаем, — отозвался Юрий, — необходимо узнать от них правду.

— Айкен вряд ли что-нибудь скажет, — поделился сомнениями Джерри, — ты заметил, Юра, как он обнаглел после того, как убедился, что его жизни ничего не грозит?

— Зато Маноло — трус изрядный, — ответил Старадымов, — ручаюсь, что он ничего скрывать не будет.

— Правды у него, как у змеи ног, не найдешь, — буркнул Линекер.

Маноло и Айкен… Днем я даже не удосужился спросить, как зовут бывших владык. Почему же эти имена мне так знакомы? И почему вслед за ними память услужливо подсказывает еще одну фамилию — Веркрюисс? Догадка была столь невероятна, что я растерялся. Потом схватил Старадымова за плечо:

— Юра! Ты хорошо помнишь рассказ моего деда?

Старадымов непонимающе посмотрел на меня, пожал плечами: — Я не дослушал запись. Только начал. А в чем дело? Но я уже лихорадочно вставлял кристалл с записью в фонограф.

…Вот, Богомил, и пришло мое время писать мемуары…

Грустное это, конечно, занятие. Если бы кто-нибудь лет эдак тридцать назад попробовал мне сказать, что я сяду перед диктофоном и, глядя на бездушную коробочку, начну раскрывать душу, я просто поднял бы такого чудака на смех. Но этот час наступил, точнее, незаметно подкрался…

То, о чем я тебе хочу рассказать, тяжелым грузом лежит у меня на совести. Официальные материалы расследования еще долго будут храниться в архиве. Такова уж судьба этого несчастливого для меня дела. До сих пор не могу простить себе… Ни преступника не нашел, ни толком не разобрался в том, что произошло. Как говорится, труп налицо, а виновного и след простыл, словно сквозь землю провалился проклятый Веркрюисс.

Многих моих современников в жар бросает при слове «убийство». За долгие годы работы в Отделе по борьбе с искоренением преступности я с этим жестоким словом свыкся, наверное, произошла обыкновенная профессиональная деформация. Но вот такого, чтобы убийца через день-другой не пришел каяться, я что-то не припомню. Бывало, руководитель нашего отдела по нескольку дней не разрешал задерживать преступников, зная, что рано или поздно они сами явятся с повинной. Давал, так сказать, людям, преступившим закон, самим осознать содеянное. Теперь-то я понимаю, насколько он был прав, давая злоумышленникам возможность самим осознать весь ужас, всю неестественность того, что они натворили.

Но в убийстве профессора Батгуула шеф сразу учуял что-то такое, что заставило его испросить у Совета санкцию на неограниченные полномочия. Однако все принятые нами попытки были тщетны. Нет, одна из версий, выработанных нами еще в самом начале расследования, оказалась верной, но… Впрочем, лучше рассказать обо всем по порядку.

В то лето, Богомил, мы с твоей бабушкой отдыхали на пляжах Кубы. Просто лежали на горячем песке, смотрели друг другу в глаза, а когда до нас доходило, что еще немного, и мы сваримся от палящего солнца, бросались в ворчливо накатывающиеся на берег волны океана.

Слух у меня был тогда что надо. Я вынырнул далеко от берега, но услышал тоненькое попискивание индивидуального устройства связи. Очевидно, это отразилось на моем лице.

— Что случилось? — оборвав смех, встревожилась Мария.

Я улыбнулся и сделал вид, будто ничего особенного не произошло, хотя сразу понял — сигнал был вызван чрезвычайными обстоятельствами, так как ничто иное не могло заставить начальство выйти со мной на связь на пятый день моего отпуска. Чтобы успокоить Марию, я нарочито медленно выбрался из воды, ленивой походкой приблизился к сложенным под раскрытым тентом вещам, щелкнул тумблером ИСУ:

— Начальник группы «Перехват» слушает.

— Здравствуй, Асен, — голосом шефа ответило устройство связи. — Как отдыхается?

«Коли шеф начинает издалека, дела совсем плохи», — мгновенно пронеслось в моем мозгу.

— Жарковато, — отозвался я. — А в целом ничего…

Шеф не любил длинных предисловий. Вероятно, считал, что руководители групп должны понимать его с полуслова.

— Асен, с минуту на минуту появится бот. Отвезешь Марию в Гавану или куда она пожелает, а сам вместе с Дэйвом отправляйся на Сейшелы. По дороге он обо всем тебя проинструктирует.