Шрифт:
– В Турцию.
– Дорогой маркиз, после того как турки заключили мир с Россией... Это несерьезный ответ. Повторяю: куда она уехала?
– Она села на корабль с двумя поляками – Доманским и Черномским и неделю назад отплыла в неизвестном направлении.
– Вы шулер и обманщик не только в игре, Ваша светлость. Вы помогли ей бежать от долгов из Рагузы. Вы наняли ей корабль. В последний раз, маркиз... – Рибас поднял руку.
– Она в Неаполе.
– Браво, но это был всего лишь пробный вопрос, чтобы проверить, готовы ли вы со мной сотрудничать. Я узнал об этом без вас! Итак, сейчас вы подробно расскажете мне все, что о ней знаете. И не дай вам Бог блефовать.
– Сейчас?!
– Мы живем в торопливый век, маркиз. Я жду.
– Будьте вы прокляты!
– Это обычное начало в разговоре с Рибасом. Итак, впервые вы встретили ее в Париже...
Версальский дворец – летняя резиденция французских королей. Ночь. В Бальной роще Версаля зажжены канделябры. Бьют фонтаны... И в этой бальной зале под звездным небом в мерцающем свете сотен свечей в летнюю ночь 1772 года – танцевали.
Фантастические колокола-кринолины, обнаженные плечи, таинственные черные мушки на смелых декольте дам, немыслимые каблуки, парики и камзолы...
Они движутся в манерном менуэте, величественно и медленно, как корабли.
Проплывают высокие, как башни, прически дам.
...Прическа в виде сражающихся солдат– дама желает показать, что преисполнена мужества.
Прическа в виде мельницы и фермы с крошечными коровами, пастухами и пастушками – эта дама – мечтательница.
Прическа в виде дуэли: два миниатюрных кавалера на голове дамы поражают друг друга шпагами – дама кокетливо выставляет напоказ свои успехи.
Парикмахер и портной были героями времени. И самые знаменитые художники придумывали парижские туалеты. «Если даме пришла мысль появиться в ассамблее, с этого момента пятьдесят художников не смеют ни спать, ни есть, ни пить», – писал Монтескье.
Величавая пышность расцвета галантного века: ярко-красные, темно-голубые, затканные холодным золотом камзолы и платья соседствуют с новомодными: светло-голубыми, матово-зелеными, нежно-телесными, будто потерявшими силу цветами – любимыми цветами парижской моды накануне революции.
В это время в моду вошел «блошиный» цвет. Было создано полдюжины его оттенков. Они наименовались: «цвета блохи», «цвета блошиной головки», «цвета блошиного брюшка», «цвета блошиных ног» и т.д. А мадемуазель Берген, модистка Марии Антуанетты, ввела в моду цвет «блохи в период родильной горячки».
Так они развлекались за два десятилетия до гильотины.
В этой безумной толпе выделяется молодая красавица в нежно-голубом платье и прическе с кроваво-красными перьями.
Перья! Недавно их ввела в моду сама Мария Антуанетта. Шокирующе простая прическа нового поколения.
И еще одна пара. Молоденькая красавица в изумрудных перьях танцует менуэт с очаровательным юношей: Мария Антуанетта и герцог Лозен." Через двадцать лет оба они умрут под ножом гильотины, как и большинство тех, кто здесь танцует.
Но сейчас они танцуют...
Мария Антуанетта что-то шепчет Лозену, кивая на красавицу с кроваво-красными перьями.
– Весь Париж говорил тогда о ней, – вздохнул маркиз де Марин. – Меня познакомил с ней сам герцог Лозен.
Красавица с кроваво-красными перьями стоит на фоне Версальского парка... Белый мрамор статуй... Горят бронзовые канделябры... И звездное небо 1772 года...
Лозен, склонившись в изящном поклоне, целует у нее руку.
– Я хочу представить вам, принцесса, моего друга: маркиз де Марин. И вот уже маркиз склоняется в поклоне.
– Ее высочество Али Эмете, принцесса Володимирская... Отойдя в сторону с Лозеном, де Марин говорит:
– Какой странный титул у этой красавицы!
– Милый друг, – отвечает, смеясь, Лозен, – сейчас Париж полон странных титулов. Множество несуществующих герцогов, набобов, принцесс. Париж – это Вавилон...
Сверкающие глаза принцессы глядят на де Марина...
Я почувствовал, что погиб! На следующий день я начал узнавать, кто она. Я бросился к тем, кто знал все обо всех – к парижским банкирам.
Господин Масе, полненький субъект в модном тускло-зеленом камзоле, беседует с де Марином:
– В Париже все выдают себя за других. Всеобщая ложь – в этом весь наш век. И это плохо кончится. Но клянусь: она принцесса. Только очень знатная дама может быть такой мотовкой. Сколько ни дашь – все исчезает. Нет, я с удовольствием ссужаю ей деньги и, уверен, не прогадаю. Она обещает наградить меня орденом Азиатского креста. Ордена – моя страсть.