Приехав впервые в ИЭМ, я не могла установить, отделяют ли сотрудники Бехтеревой хоть как-то ее рабочий кабинет от ее квартиры. Никогда нельзя было угадать, сколько человек сядет ужинать или обедать вокруг стола – только ли семья или еще человек пять из ИЭМа. А могло быть, что на несколько суток застревала в квартире та из ее сотрудниц, которая чего-то не могла осмыслить. Или, наоборот, та, у которой все очень хорошо выходило, и надо было быстро двигать дело вперед.

А глава дела Бехтерева? Она всегда – «генератор» (генератор идей – за это любят руководителей). И еще в отношение к ней отдел вкладывал два чувства: она была равна всем и выше каждого. Равна – потому что не администратор, а исследователь, врач. Выше – потому что именно она умеет помочь любому в любых запутанных взаимоотношениях с тайнами природы.

Отделу нужны были исследователи с независимым мышлением, физиологи, нейрохирурги, невропатологи, психологи – люди очень разных научных специальностей: ведь тогда-то и рождался новый комплексный метод изучения мозга, который должен был дать максимум сведений о нем и об организме. Но при этом минимально тревожить больного и в обследовании, и в лечении. Это определено жизненной позицией, убеждением, ежедневной практикой Бехтеревой. Она считает, что, работая с каждым из больных, клиника обязана решать его, именно его проблемы. Нельзя проводить такое обследование пациента, которое окажется нужным не ему, а тем больным, которые придут следом. Вместе с тем ученым необходимо видеть весь фронт задач медицинской науки, исходить из интересов всего человечества.

Директором ИЭМа был тогда академик АМН Дмитрий Андреевич Бирюков. Как-то он рассказывал мне, что пытался предупредить Бехтереву о «ножницах» между желаемым и возможным, о том, что немало лет понадобится ей, чтобы пробить стену недоверия медицины, ее инерционность.

Та слушала вежливо, спокойно, и на ее лице проницательный Бирюков читал: «Проблема должна быть разрешена, и она разрешена будет».

Она добилась того, чего хотела. В ее отделе нейрофизиологии человека разработан комплексный метод диагностики и лечения тех тяжких заболеваний, с которыми до сих пор не удавалось справиться обычными средствами. Он дал не только новые возможности практической медицине, но и позволил наблюдать за мозгом изнутри во время его работы (мышление, эмоции). Это принципиально новая ступень науки. До сих пор к мозгу человека относились как к некоему «черному ящику»: судили о работе его структур, сравнивая данные «на входе» и «на выходе». При новом методе работающие зоны мозга рассказали о себе сами голосами своих биотоков, ведь мозг (как и весь организм) – система, химическая и электрическая.

Многократные долголетние наблюдения Бехтеревой позволили ей разработать теорию «жестких» и «гибких» звеньев мозга. «Жесткие» – это те зоны, которые всегда обязаны включаться в совершенно определенную работу (есть такие, которые отвечают за счет, другие – за письмо, третьи – за речь). А «гибкие» – «министры без портфеля». Они всегда могут переориентироваться и подключаются по мере необходимости к разным работам: усиливают одну, ослабляют другую.

Бехтеревой и ее сотрудниками открыты важные тонкие механизмы мозга. К ним относятся и биологические часы мозга Бехтерева показала, что он может работать в разных временных режимах. Скажем, знаменитые чудосчетчики оперируют с огромными числами едва ли не со скоростью компьютера. Есть больные, у которых крайне замедленны и речь, и мышление. Новый комплексный метод ИЭМ – стимуляция мозга – позволяет помочь им. В некоторых профессиях и трудных ситуациях мозг сам переводит себя в быстрый режим.

Академик Бехтерева считает, что такая способность есть у каждого из нас, но не торопится давать рекомендации по скоростному обучению. Она предупреждает: необходимо исследовать биологическую опасность скоростного режима. Это ее принципиальная позиция – максимально щадить организм и побеждать природу, подчиняясь ее законам.

В мозге ее особенно интересуют механизмы надежности. Вот один из тех, что открыт Бехтеревой и ее сотрудниками: система, которая реагирует только при ошибках. Независимо от смысла и значения действий, она посылает сигналы, обращая внимание мозга на сбой. Такой механизм самоконтроля позволяет нам делать минимальное количество ошибок, страхует нас.

Принципиально новое направление, которое до работ ученого даже не формулировалось, – это нейрофизиология мыслительных процессов, исследование материальной основы мысли. Работа ее школы физиологов показала, что традиционная идея, будто человек «думает корой» (и только), не совсем верна. Природа, обеспечивая надежность, задублировала важнейшие системы. Бехтерева показала, что в подкорке есть зоны, впрямую связанные с высшими функциями сознания. Удалось обнаружить нейроны, имеющие отношение к речи, к принятию решений, к распознаванию образов.

Нормальный мозг оберегает себя балансом эмоций, старается не отдаваться целиком и надолго восторгу или отчаянию. Больной работает иначе: его может захлестнуть волна отрицательных эмоций. И если так будет продолжаться долго, мозг отвыкнет радоваться. Все территории будут в нем захвачены только негативными эмоциями. Справиться с этим станет трудно, как со всяким устойчивым патологическим состоянием. Долгие беды приводят к тому, что даже здоровый человек в отчаянии воскликнет: «Мне все равно, страдать иль наслаждаться, к страданьям я привык уже давно». Каждый мыслящий человек может научиться управлять своим состоянием – не позволит себе «привыкнуть к страданиям».

Комплексный метод академика Н. П. Бехтеревой позволяет определить миг рождения эмоций. Вот почему еще до того, как на больного надвинется тяжелая тоска, врач может увидеть это опасное положение, понять, хватит ли у мозга сил справиться самому или надо принять меры и организовать вокруг опасного очага зону защиты. Врач может простимулировать нужные зоны и противопоставить больному очагу активность радости. Это применяют сотрудники Бехтеревой при борьбе с эмоциональными нарушениями эпилептиков.