Он не мог забыть: это был революционер, один из тех, кто убил деда и кто создал весь этот нынешний ужас — Смутное время.

Так же как не смогли они простить новому обитателю Зимнего дворца — Керенскому, несмотря на все его заботы…

В бумагах доктора Боткина есть длинное стихотворение, видимо пользовавшееся в те дни большим успехом в Доме Свободы. Стихотворение написано элегантным почерком, похожим на почерк императрицы. Вот оно:

«Шепот зеркал.

Зеркала в тиши печальной Зимнего дворца, Отражают взгляд нахальный Бритого лица.

В каждом зале, безразлично, В каждом уголке, На свое глядит величье Некто в пиджаке.

И, предавшись ослепленью, Мнит герой страны, Что в покорном преклоненье Пасть пред ним должны.

Что дорога славы пышной Перед ним легла, Но в ответ ему чуть слышно Шепчут зеркала:

«Что твои пустые речи, Дерзостный пришлец, Торжеством былых столетий Защищен дворец.

Славна сила и нетленна Царственных теней.

Не прогонит гость мгновенный Вековых гостей…

Брось! Забудь, пока не поздно, О венце царя, Встанет скоро, встанет грозно Желтая заря».

Так, свидетели былого, Чуть настанет мгла — О грядущей правде слово Шепчут зеркала. Тобольск, 1917».

И еще: для Николая Панкратов — типичный штатский, осмелившийся руководить солдатами. Николай, как истинный гвардеец, не жаловал людей без военной выправки.

Вот почему он так и остался для него — «маленьким человеком».

И солдаты охраны, вслед за Николаем, презирали добрейшего комиссара. Практически солдаты подчинялись в это время только полковнику Кобылинскому.

Полковник Кобылинский был назначен комендантом в Царское Село генералом Корниловым. Кобылинский зарекомендовал себя преданным сторонником Февральской революции и Думы.

Но за это время полковник очень изменился. Нет-нет, он старался исполнять свой долг, но… странное очарование Николая… его мягкость, деликатность… и эти прелестные девочки, и беззащитная в своей надменности несчастная императрица… Таков теперь для полковника портрет этой Семьи. И он все больше начинает ощущать — ответственность за их судьбу.

«Я отдал вам самое дорогое, Ваше Величество, мою честь», — с полным правом он скажет Николаю в конце своего пребывания рядом с Семьей. Полковник становится самым близким человеком к Николаю и Семье.

Итак, в тихом городке, где единственной военной силой были эти 330 стрелков, охранявших Семью, их командир — всей душой на стороне царя.

И вот здесь возникает одна из загадок.

Начальник охраны — с царем. Стрелки («хорошие стрелки», как их зовет Николай) получают от Семьи бесконечные подарки, большинство в охране — «хорошие стрелки». Дочь доктора Боткина совершенно определенно пишет: «В эти месяцы (то есть с августа до Октябрьского переворота. — Авт.) семья могла бежать». И охрана, безусловно, помогла бы им.

Тихий Тобольск, влияние архиепископа Гермогена — все должно было способствовать успеху бегства.

Возможно, Керенский и посылал их в Тобольск с тайной мыслью создать им условия для освобождения (как бы их бегство упростило его жизнь!). Может быть, оттого он избрал добродушнейшего Панкратова надзирать за Семьей.

И все-таки они не бежали. Но почему?

Заместителем Кобылинского в охране был некто капитан Аксюта. Он заведовал хозяйством всего отряда — личность весьма заметная. Когда случится Октябрьский переворот и в газетах появятся сведения о возможном освобождении царя, «Известия» опубликуют ответ из Тобольска — где от имени стрелков охраны письмо подпишет капитан Аксюта (7 ноября 1917 года).

Через два года, в разгар гражданской войны, в 1919 году, белый офицер граф Мстислав Гудович был проездом в заштатном городе Ейске.

Здесь, в Ейске, граф Гудович увидел знакомое лицо. Это и был капитан Аксюта, с которым граф был знаком еще по службе в Царском Селе.

Аксюта пригласил его на ночлег в свой дом и всю ночь рассказывал графу о житье Царской Семьи в Тобольске. Подробно описал Аксюта и всю историю отъезда Царской Семьи из Тобольска. И как перед отъездом они передали ему: царица — жемчужное ожерелье и бриллианты, а Государь — свою шашку. Вещи эти Аксюта спрятал в окрестностях Тобольска в тайнике. Об этом тайнике знают теперь только двое: он сам и генерал Деникин, которому он все рассказал на дознании (Аксюта был арестован по возвращении из Тобольска, его обвинили в большевизме, но выпустили, не найдя за ним никакой вины).

Этот ночной рассказ Аксюты мы можем проверить — по дневнику царя.

2(15) апреля 1918 года, незадолго до отъезда царя из Тобольска, в доме был обыск, и результаты этого обыска царь записал в дневнике:

«2 апреля. Утром комендант с комиссией из офицеров и двух стрелков обходил часть помещений нашего дома, результатом этого „обыска“ было отнятие шашек у Вали и Жильяра, а у меня кинжала…»

Но как и князь Долгоруков и даже месье Жильяр, царь, конечно же, взял с собой гордость военного — шашку. Но у него шашку не отняли. Значит, кто-то его предупредил об обыске и кому-то он отдал ее на сохранение. И этот кто-то, видимо, действительно был капитан Аксюта.