«Храбрый Брюэйс [sic], французский главнокомандующий, потерявший обе ноги, сидел с помощью турникета на их обрубках, в кресле, глядя в лицо врагу и давая команды на тушение пожара, когда ядро, пущенное с западной стороны «Свифтшура», положило конец доблестной жизни, разрезав его на две части».

«Он умер на своем мостике и с последним вздохом отдал боевой приказ», — говорил Наполеон. В письме, направленном вдове Брюэйса, генерал выразил глубокие соболезнования.

«Вэнгвард» также был в гуще схватки, и Нельсон оказался на волосок от смерти. Кусок металла, оторванный взрывной волной, ударил ему в голову и срезал кожу со лба. Кожа накрыла зрячий таз, и адмирал перестал видеть. Кровь заливала лицо.

— Я убит! — воскликнул Нельсон и упал на руки капитана Берри. — Позаботьтесь о моей жене.

Его немедленно унесли вниз и отдали на попечение корабельному хирургу.

Если условия на верхних палубах были похожими на ад, то в помещениях нижних палуб был настоящий ад. Раненые и умиравшие моряки, хирурги, оказывавшие им помощь, пушкари, занятые своим смертоносным ремеслом, заполняли душное замкнутое пространство. Потолки были столь низкими, что даже люди невысокого роста не могли встать и распрямить плечи. Свет проникал снаружи только через квадратные отверстия, предназначенные для пушечных стволов, расположенных друг от друга на расстоянии примерно восьми футов. Когда орудия стреляли, то они откатывались назад и могли травмировать тех, кто потерял бдительность. Оглушающий шум, дым и постоянная угроза прямого попадания ядра были кошмаром для людей, находившихся в помещениях нижних палуб.

Самыми мощными орудиями были 36-фунтовые и 24-фунтовые (числа обозначают вес ядер, которыми они стреляют). 36-фунтовая пушка имела ствол длиной девять футов и весила около четырех тонн. Ее обслуживали пятнадцать человек, каждый из которых выполнял отдельную функцию: одни заряжали, другие поднимали, прицеливались, стреляли. Все эти действия требовали хорошей координации и выполнялись в дыму и темноте людьми, с которых пот тек в его ручьев.

Хороший орудийный расчет производил но выстрелу каждые две минуты, пушкарям с худшей подготовкой требовалось до восьми минут, чтобы запустить ядро в сторону неприятеля.

Нельсон вел смертельную игру и навязал французам ближний бой: при стрельбе с расстояния двести футов 36-фунтовая пушка запускала ядро, которое насквозь прошивало 3-футовый каркас вражеского корабля, сделанный из дуба. Каждый такой выстрел нес смерть, разрушения и увечья.

Джон Никол, который обслуживал одно из орудий, расположенных на нижней палубе «Голиафа», вспоминал:

«В пылу боя одно из ядер угодило прямо в магазин, но не нанесло ущерба, поскольку плотники закупорили его и остановили наплыв воды».

Женщины тоже принимали участие в битве. «Я очень обязан жене комендора, которая постоянно давала по глотку вина своему мужу и мне, что значительно уменьшало пашу усталость», — рассказывает Никол. «Некоторые женщины были ранены, а женщина из Лейта умерла от ран».

И среди многих смертей зарождалась новая жизнь: «Одна женщина родила сына в пылу боя... Мы ни на секунду не прекращали стрельбу».

В конце французской линии стояли два корабля, представлявшие большую потенциальную опасность для британцев: 80-пушечный «Вильгельм Телль», на котором находился адмирал Вильнев, молодой и амбициозный заместитель героически погибшего главнокомандующего, и 74-пушечный «Женерё».

Вильнев имел все шансы для того, чтобы склонить в пользу французов ту ситуацию неустойчивого равновесия, что сложилась к девяти часам вечера. Для этого он должен был приказать капитанам «Вильгельма Телля» и «Женерё» поднять якоря и немедленно двинуться туда, где горел «Ориент», и капитан Касабьянка вместе со своими людьми продолжал безуспешные попытки остановить распространение огня.

Он мог сражаться с англичанами их же оружием: обойти вражескую линию со стороны моря, бросить якоря и начать обстреливать корабли Нельсона, которые также оказались бы зажатыми с двух сторон.

Но Вильнёв медлил, и непонятно почему. Позднее, вспоминает Наполеон, Вильнёв заявил в свое оправдание, что ожидал сигнала адмирала, но в клубах дыма этот сигнал не удалось прочесть. «Нужен ли сигнал, чтобы прийти на помощь товарищам и принять участие в битве?» — негодовал Наполеон.

Другой возможной причиной бездействия Вильнёва был ветер, дувший в лицо французам. Ветер усложнял их задачу, но корабли все же могли начать движение.

Не только Вильнёв, но и французские капитаны не проявляли инициативы и оставались на своих позициях, ожидая новых распоряжений высокого командования. Они упустили время и были наказаны самым жестоким образом.

Приближался поворотный момент битвы. Скоро всем стало очевидно, что команда капитана Касабьянки не сможет потушить пламя.

Гардемарин Ли на борту «Свифтшура» вспоминал, как дым вдруг исчез и «холодный, ясный, безмятежный лунный свет стал потрясающим контрастом с тем светом, что излучал горевший корабль; благодаря ему линии двух враждебных флотов впервые стали ясно различимыми».

Пламя пожирало «Ориент», уничтожая одну его часть за другой. Юный Ли видел, как огонь «быстро поднимался по оснастке, вдоль рей и палуб».