Июльским вечером накануне исчезновения Бакунина из города к домику аудитора дважды приходил весьма взволнованный старик в поношенном картузе и ветхом платье. Примечателен он был тем, что лицо его до бровей заросло волосами. Во второе свое посещение, узнав, что хозяина дома все еще нет, он обратился к широкоскулой пожилой прислуге с просьбой:

— Почтеннейшая, обещайте мне тотчас же, как только Василий Григорьевич вернется, вручить ему мое письмо. Сие очень важно и не терпит отлагательства.

Женщина, ответив что-то маловразумительное, вытерла о фартук руки, осторожно взяла запечатанный конверт, понесла его в комнату и положила на стол у хозяйской постели. Позднее она вошла снова, взяла лампу, подлила керосин, зажгла ее и поставила, не заметив, что при этом прикрыла письмо. Только на другой день, вернувшись из присутствия, старый аудитор случайно обнаружил его.

«Небезызвестный вам Бакунин приехал сюда затем, чтобы бежать за границу. Это я знаю достоверно, — писал хорошо знакомый Котюхову ссыльный Гилярий Вебер. — Если бы я, лицо частное, явился к лицу официальному и вздумал рассказать, что мне известно о планах Бакунина, то это не только имело бы вид доноса, но и было действительно доносом; заслужить же на старости лет название доносчика мне бы страх как не хотелось. Вы дело другое. Вас я знаю…»

Далее подробно описывался план побега Бакунина.

«Чтобы вам не показалось странным и непонятным мое желание удержать от побега Бакунина, я в кратких словах расскажу вам причины, заставившие меня вмешаться в это дело. Эти причины заключаются в следующем: 1) Я чувствую нелицемерную благодарность к нынешнему царю за многие милости, излитые на моих соотечественников и на меня самого. 2) Я глубоко убежден, что побег Бакунина сделает много зла его жене, семейству его и генералу Корсакову, а не принесет решительно никакой пользы ни человечеству, ни России, ни даже ему самому, Бакунин не в состоянии сделать никому добра: это олицетворение эгоизма. 3) Побег Бакунина повредит многим из моих соотечественников, находящимся в изгнании, потому что правительство из опасения, чтобы подобные случаи не повторялись между политическими преступниками, усугубит без всякого сомнения надзор за этими несчастными».

Прочитав сообщение Вебера, не теряя ни минуты, Котюхов побежал на пристань.

— Где капитан Сухомлин, где клипер «Стрелок»? — крикнул он, остановив первого проходившего мимо матроса.

— Эка вспомнили! — удивился тот. — Повел на буксире иностранное судно к морю.

— Далеко ли ушли?

— По лиману быстро не пойдешь.

— Какое судно повел «Стрелок»?

— Американский барк «Викерс».

Старый аудитор схватился за голову.

— Предатели, взяточники, царя обманули, — бормотал он. — Конечно же, не без Хитрово и Филипеуса дело состряпалось. Немалый, видно, куш отхватили, ну и обдурили юродивого своего начальника. Не губернатор, а стыд и горе края.

Охая и вздыхая, Котюхов бросился к начальнику штаба Приморского округа Афанасьеву и рассказал все, что знал о намерениях беглеца.

— Если выслать готовый к отплытию «Амур», на котором Бакунин прибыл к нам, легко можно нагнать клипер, — настаивал он. Но Афанасьев слушал его рассеянно и ответил с подчеркнутым равнодушием:

— А нам с вами что за дело до Бакунина, пусть себе бежит. В ответе за него не мы будем, а генерал Корсаков.

— Да ведь Бакунин государственный преступник, ссыльный, состоит под гласным надзором полиции.

— Откуда, сударь, вам это известно? Никаких предписаний на этот счет из Иркутска к нам не поступало, а вот разрешение генерал-губернатора ездить ему по всей Сибири и даже на казенных судах я сам видел.

Котюхов с присущим ему упорством не отступал:

— Вам, начальнику штаба, не пристало равнодушно относиться к побегу. Каждый благонамеренный русский обязан помочь изловлению Бакунина. Снарядите погоню.

Афанасьев внимательно посмотрел на горячившегося аудитора и вдруг сказал твердо:

— Вы, пожалуй, правы. Время еще не упущено. Командир «Стрелка» не скоро доберется до Де-Кастри, потому что, по своему обыкновению, посетит все банки на лимане, а я между тем успею послать предписание «Амуру» плыть на Кызи и дальше.

— Слава богу, — облегченно вздохнул Котюхов и вышел.

«Амур» разводил пары. На фонарных столбах висели объявления, что пароход отправляется в Благовещенск.

Прежде чем идти домой, неуемный аудитор отыскал Вебера и допросил его сурово:

— Откуда узнали вы все о Бакунине? То-то теперь начнется дознание, притеснения и неприятности. Кто же способствовал его побегу?

— Извольте, добрейший Василий Григорьевич, я вам все как на духу расскажу. Бакунин, о котором писали мне друзья неоднократно из Иркутска, право, отвратителен, и не хочу я, чтобы ради его тщеславия и меркантильности страдали ни в чем не повинные люди. Вчера сей самовлюбленный краснобай зашел ко мне. Я не искал с ним сближения и встретил недружелюбно. «Вы мне не верите и относитесь апатично, но я готов сделать вам преважное признание», — начал он и рассказал далее о том, что, давая честное слово Корсакову не бежать из Приморья, твердо решил сделать обратное. В Лондон зовут его, мол, Герцен и другие единомышленники. Много произнес он выспренних и пустозвонных фраз, любуясь собой и своим красноречием. Мерзкий он человек, путаный, вредный.