«Спасибо», — сказала она. «Вы не против, если мы прервёмся до завтра? У нас достаточно времени. Я позвоню вам в гостиницу».

«Конечно», — сказал я. «Конечно. Я только схожу за мольбертом».

Она повернулась, когда я проходил мимо неё, так что свет из комнаты упал на её лицо. Я был поражён, увидев, что её щёки мокрые. Её глаза были обрамлены нежной бледной зеленью, цветом её крови.

Я шёл домой по тёмным безопасным улицам Крондиэма, полный приятного смятения.

Моё время здесь оказалось богатым событиями гораздо больше, чем я представлял себе в самых оптимистичных мечтах. Я не только встретил сильфиду и поговорил с ней, меня наняли нарисовать её портрет. Ни один разумный человек не осмелился бы просить у фортуны больше, чем я уже получил. И всё же…

Но когда я подумал о том, как делю ложе с Мэделен, моя страсть больше не жгла также просто и горячо, как до нашего разговора. До того, как я немного узнал её.

Люди, даже нечеловечески красивые люди, даже инопланетные люди, всегда более сложны, когда перестают быть символами и становятся личностями. К лучшему или худшему, я осознал, что она стала личностью.

Я спал долго и без снов, и проснулся поздним солнечным утром. Я поел в номере, а затем, подчиняясь суеверному порыву, перенёс изображения со своей используемой мультипамяти на курьерскую пластину и отправил её к себе домой. Всякое случается, сказал я себе.

По крайней мере, эти несколько картин были в безопасности, какими бы непригодными они не были. Не зависимо от того, что случится.

Её сообщение пришло как раз перед полуднем; она попросила меня прийти во дворец, когда мне будет удобно.

Я выскочил из гостиницы несколькими минутами позже, растрёпанный, волосы ещё мокрые, рубашка не заправлена. Я заметил странные пристальные взгляды гостиничного персонала. Возможно, я их придумал, но взгляды были одновременно и презрительными, и завистливыми — странное сочетание.

Когда служанка позволила мне пройти через ворота сада, я почти рысью бросился вверх по тропе к террасе.

«Сэр!» — сказала Крондиэмка резко. «Мэделен Осимри ожидает вас в своём личном саду. Сюда, пожалуйста».

Она указала путь вдоль стены, прочь от террасы.

Я следовал за ней до поперечной стены из старого розового кирпича. Она постучала в деревянную дверь ромбовидной формы.

«Входите», — сказал совершенный голос, и служанка распахнула дверь. Я прошёл внутрь и служанка закрыла дверь, оставив нас одних.

Мэделен сидела на скамье из серого камня, на ней был свободный белый кафтан. Её волосы были сколоты в искусной взъерошенности. «Привет, Миллен», — сказала она.

«Привет», — сказал я и уставился на неё, восторгаясь, что её красота не стала менее потрясающей. Через мгновение мне пришло в голову, что смотрю я грубо. С усилием, я перевел взгляд на окружение.

Её сад был небольшим тенистым оазисом порядка среди заросшего главного сада. Стены был сокрыты массами вьющейся зелени, цветки плотно закрыты в ожидании ночи. Висящий фонтан в форме шутовского лица с длинным языком выглядывал из вьющихся лоз на дальней стене. Вода стекала вниз по языку и шлёпалась в полукруглый пруд. Группа светло-вишнёвых лилий делала тёмные воды ярче, а под их листьями метались серебристые очертания.

Огненное дерево с элегантно изогнутым стволом склонилось над скамьёй, а вдоль стен располагались клумбы с ароматными травами, их кружевная листва была сотней едва различимых оттенков серо-зелёного.

«Вам нравится?» — спросила она.

«Очень», — сказал я.

Она похлопала по скамье рядом с собой. «Садитесь, пожалуйста».

Я сел. От её близости моя голова закружилась, но я попытался принять подобие отстранённости, вглядываясь в маленький прудик словно в безмятежном созерцании.

«Я смотрю, у вас с собой мольберт», — сказала она. «Вы хотели бы нарисовать меня здесь? Свет подходящий?»

Я сделал вид, что осматриваюсь. «Прекрасный. Свет прекрасный, Мэделен».

«Хорошо. Сколько это займёт времени? Рисование?»

Я почувствовал внезапный укол тревоги. «Я не знаю. Почему вы спросили? Сколько у меня есть времени?»

«О, времени у вас есть столько, сколько нужно. Но через неделю, или самое большое через десять дней, я должна буду идти во вдовий загон и после этого вы сможете рисовать меня только при искусственном освещении. Для вдов солнце — слишком резкое; от него сходит кожа. А единожды повреждённые, мы уже никогда не бываем прежними. Наш человеческий облик исчезает». Её глаза стали меланхоличными.