И тут Вильгельм подсовывает Николаю для укрепления доверия человека, через которого можно поддерживать контакты в обход дипломатического представительства:

«Не будешь ли ты против возобновления традиции наших предков и назначения с обеих сторон личных адъютантов для связи между нашими штабами? Мольтке тебя устраивает? Я охотно приму любого, кому ты действительно доверяешь, в своем генеральном штабе…».

Не Мольтке, а генерал-лейтенант фон Хелиус позднее, перед началом войны 1914 года, будучи приставлен к царю как адъютант Вильгельма, поставлял не Николаю, а своему кайзеру ценную информацию о настроениях при русском дворе.

Как бы ни действовали на царя интриги его чересчур умного партнера, на его союзных отношениях с Францией это не отразилось. Будучи убежден в их правильности, Николай рассматривал этот союз как нерушимый завет отца и собственный священный долг. В 1896 году, следующем за написанием рассмотренного документа, Николай нанес официальный визит во Францию в качестве нового главы Российской империи, чтобы лично подтвердить заключенный договор, и восторженный прием, оказанный французами, укрепил его в этом убеждении.

Кайзеру оставалось лишь смириться. Вскоре он с семьей и большой свитой нанес визит Николаю в Петербург, чтобы снова привязать царя к себе. В письме другу, графу Эйленбургу, германскому послу в Вене, сразу по возвращении из России в августе 1897 года он рассматривает эту поездку как попытку завязать дружбу с Николаем и привлечь его к осуществлению своих политических планов:

«Визит, вопреки ожиданиям, прошел хорошо, и я договорился с Ники по всем крупным политическим вопросам, так что, можно сказать, весь мир у наших ног! Возврат имперских территорий Франции с помощью России абсолютно, начисто исключен, так что войны с Галлией и Россией можно не опасаться, Ники взял такое обязательство. Континентальная блокада против Америки и, возможно, Англии — дело решенное. Тебе предстоит оторвать Вену от Лондона. Мы расстались верными друзьями…».

Николай рассматривает итоги встречи иначе. Как следует из его бесед с дядей, дневниковых записей и донесений французского посла Палеолога, царь вовсе не соглашался считать вопрос об Эльзас-Лотарингии навсегда решенным. Он много раз подчеркивал, что русско-французский союз ставит во главу угла не территориальные проблемы, а отражение возможного нападения Германии, что четко сформулировано в военной конвенции 1892 года. Николай всего лишь старался успокоить Вильгельма, когда обещал «следить, чтобы французы не выходили за рамки».

И о «мире у наших ног» Николай вовсе не говорил. Он вежливо выслушивал излияния Вильгельма, был явно обеспокоен, но Вильгельм сделал далеко идущие выводы исключительно из молчания Николая и его нежелания перебивать собеседника.

Когда Вильгельм уехал, Николай облегченно вздохнул. Своему дяде Алексею он откровенно признался, «насколько неприятны и болезненны бесконечные разговоры с этим занудой Вильгельмом». «Не пойму, — жаловался царь, — как он позволяет себе затрагивать вопросы, которые лишь накануне поднял, не давая мне возможности обсудить их с моими министрами и дать определенный ответ. Поэтому мне пришлось отвечать ему так, чтобы не брать никаких обязательств…».

Фотографию, на которой Вильгельм перед отъездом покровительственно обнимает Николая за плечи, кайзер собирался выпустить в виде открытки, так что Николаю пришлось ее немедленно уничтожить, включая фотопластинки. Такое поведение Вильгельма царь счел бестактным.

Николаю Вильгельм казался незрелым, но и не особенно опасным, поскольку он видел насквозь его внутреннюю сущность и замаскированные жестикуляцией действительные цели. Правда, не все. В одном отношении он не находил скрытого смысла в аргументации Вильгельма, потому что сам был увлечен этой идеей.

Речь идет об авантюрах на Дальнем Востоке.

«Я не сомневаюсь, — торжественно заявил Вильгельм, — что Господь доверил тебе водрузить крест Спасителя на берегах Тихого океана; надеюсь, ты понимаешь всю важность и святость этой божественной миссии, вверенной тебе…».

Даже если Николаю помпезность его немецкого доброжелателя казалась преувеличенной — на торжественное «До свиданья, властитель Тихого океана» при расставании он ответил трезвым «Гуд бай», — он тем не менее был одержим мечтой утвердить свои позиции в тихоокеанском бассейне, поскольку уже двигался в этом направлении.

Военные неустанно требовали от государя осуществления их планов. В 1897 году Николай отверг их притязания, когда они настаивали на том, чтобы, воспользовавшись греко-турецкой войной, осуществить цели России в проливах; вместо развязывания войны Россия заключила с Австро-Венгрией конвенцию о поддержании статус-кво на Балканах. Однако генералы оставили двери открытыми для осуществления военным путем уже подготовленной стратегически и политически экспансии на Дальнем Востоке.

С 1895 года Россия получила незамерзающую гавань Порт-Артур, оборонительный союз с Китаем и разрешение на строительство Китайско-Восточной железной дороги, дававшей практический контроль над Маньчжурией. Россия взяла в аренду Ляодунский полуостров и тем самым вторглась в сферу интересов Японии, против которой был направлен русско-китайский оборонительный договор 1896 года. С 1897 года Россия имела также опорные пункты в Корее, держала в Сеуле военного и финансового советников и армейское подразделение для их охраны.