Шрифт:
Насколько царь как политик и как личность был поражен объявлением войны Вильгельмом — к тому же он ведь ожидал ответа на свою телеграмму, — можно судить на основании всей приведенной выше переписки. Очевидец, начальник дворцовой охраны, вспоминает тот вечер, когда доставили телеграмму с объявлением войны:
«Семья вернулась с вечерни, ужин стоял готовый. Царица с детьми уже сидели за столом, когда вошел царь, до того пребывавший в своем кабинете, и тут граф Фредерикс доложил о прибытии курьера. Это было сообщение Сазонова, что Германия объявила нам войну. Царь потрясенно застыл на месте; потом пришел в себя и вызвал министров.
Он еще стоял в дверях, когда царица послала одну из дочерей позвать его за стол. Сдавленным голосом он сказал, что произошло. Царица разрыдалась. Перепуганные девушки присоединились к ней. Николай пытался их успокоить, как мог, а потом вернулся в кабинет, не притронувшись к еде. В девять вечера прибыли Сазонов, Горемыкин и другие министры вместе с французским и английским послами, Палеологом и Бьюкененом…».
Запись в дневнике Николая в этот вечер лаконична: «По возвращении с вечерни узнали, что Германия нам объявила войну».
Гораздо откровеннее Николай высказался по этому поводу в разговоре вскоре после получения телеграммы с французским послом. Палеолог для него не просто представитель союзной державы, но и друг, завоевавший доверие и уважение личностными качествами, высокой культурой, разносторонними интересами и остроумием.
«Для Николая, — замечает Палеолог, — последняя телеграмма кайзера Вильгельма обнажила то, что уже само собой стало очевидно после объявления войны — истинное лицо германского императора, его характер и намерения.
«Вильгельм не был честен ни единой секунды, — заметил мне царь, — под конец он уже сам запутался в сетях собственного бесстыдства и лжи. Под утро 2 августа я пошел в спальню. Выпил чаю с царицей и только собрался принять ванну, потому что очень устал, как в дверь постучал слуга и сказал, что у него очень важная телеграмма от Его Величества кайзера Вильгельма. Я прочел эту телеграмму, которая должна была попасть ко мне до объявления войны, перечитал еще и еще раз, затем прочел вслух — и все равно не мог понять ровным счетом ничего. Что вообще имел в виду этот Вильгельм, думал я, когда утверждал, будто от меня зависит, начнется война или нет? Он упрашивал меня не давать моей армии переходить границу!
Неужели я внезапно сошел с ума? Неужели не мне больше шести часов назад курьер доставил известие об объявлении войны, которое перед тем немецкий посол вручил Сазонову?
Я повернулся к царице и прочел ей вслух телеграмму. Она сразу спросила: «И после этого ты еще будешь ему отвечать?» — «Нет, конечно!»
Несомненно, эта странная и бессмысленная телеграмма должна была сбить меня с толку и подтолкнуть на какой-то абсурдный и бесчестный шаг. Но она оказала лишь обратное действие. Я вышел из спальни царицы, и мне стало ясно, что между Вильгельмом и мной все кончено навсегда. Я хорошо спал, а когда проснулся в обычное время, у меня словно камень упал с души. Моя ответственность перед Богом и людьми огромна, но теперь я точно знал, что должен делать».
На следующий день — в России это было 20 июля, а в других странах 2 августа — царь подписал в Малахитовом зале Зимнего дворца манифест об объявлении Россией войны Германии. Затем он был зачитан в Николаевском зале. Царь лично составил текст своей речи, как накануне — телеграммы кайзеру Вильгельму:
«Манифест об объявлении войны
Божией милостью
Мы, Николай Второй,
Император и самодержец Всероссийский,
Царь Польский, Великий князь Финляндский,
и прочая, и прочая, и прочая
Объявляет всем верным нашим подданным:
Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови со славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования. Презрев уступчивый и миролюбивый ответ сербского правительства, отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда.
Вынужденные в силу создавшихся условий принять необходимые меры предосторожности, мы повелели привести армию и флот на военное положение, но. дорожа кровью и достоянием наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров.
Среди дружественных сношений союзная Австрии Германия, вопреки нашим надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению нашему, что принятые моры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно объявила России войну.
Нам предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди великих держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту русской земли; дружно и самоотверженно встанут все наши подданные.
В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение царя с его народом и да отразит Россия, поднявшись, как один человек, дерзкий натиск врага.
С глубокою верою в правоту нашего дела и смиренным упованием на Всемогущий промысел мы молитвенно призываем на Святую Русь и доблестные войска наши Божье благословение.
Дан в Санкт-Петербурге в двадцатый день июля в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот четырнадцатого, Царствования же нашего в двадцатое.
На подлинном собственною Его Императорского Величества рукою подписано — Николай».Затем царь показывается народу с балкона Зимнего дворца. Бесчисленные толпы на Дворцовой площади, как только он появляется, воодушевленно приветствуют его.
Председатель Думы Родзянко вспоминает: «В день манифеста о войне с Германией огромная толпа собралась перед Зимним дворцом. После молебна о даровании победы государь обратился с несколькими словами, которые закончил торжественным обещанием не кончать войны, пока хоть пядь русской земли будет занята неприятелем. Громовое «ура» наполнило дворец и прокатилось ответным эхом в толпе на площади.
После молебствия государь вышел на балкон к народу, за ним императрица. Огромная толпа заполнила всю площадь и прилегающие к ней улицы, и когда она увидела государя, ее словно пронизала электрическая искра, и громовое «ура» огласило воздух. Флаги, плакаты с надписями «Да здравствует Россия и славянство» склонились до земли, и вся толпа, как один человек, упала перед царем на колени…
Выйдя из дворца, мы смешались с толпой. Шли рабочие. Я остановил их и спросил, каким образом они очутились здесь, когда незадолго перед тем бастовали и чуть не с оружием в руках предъявляли экономические и политические требования. Рабочие ответили: «То было наше семейное дело. Мы находили, что через Думу реформы идут очень медленно. Но теперь дело касается всей России. Мы пришли к своему царю, как к нашему знамени, и мы пойдем с ним во имя победы над немцами».