«Ястреб войны» вовремя шарахнулся в сторону, но тут же ринулся в атаку, и уже японцу пришлось сбрасывать со своего хвоста ревущий двигателем истребитель. Ицуда рванул свою машину в пике, решив выиграть в скорости, но капитан в отставке не отставал.

Японский пилот стал выходить из пикирования на двух тысячах метров. Тяжёлая машина неумолимо тянула вниз. Мозги у человека при перегрузках работают не очень хорошо, но Ицуда заранее спланировал и на выходе из пике сбросил плавники — машина, словно, получил толчок вверх, выводящий её из опасной траектории.

Вилд, воя от нестерпимой боли, миллиметр за миллиметром выбирал на себя ручку управления. Пот заливал глаза. Казалось, у машины от перегрузки отвалятся крылья, но самолёт впереди, выходящий из пике выдержал, а «Warhawk» покрепче будет. Вилд аккуратно повёл ручкой левее и нажал на гашетку. По самолёту прошла вибрация — шесть стволов пулемётов калибром в полдюйма выплюнули за минуту остатки боекомплекта.

Пули, маленькими бледными вспышками, впивались в самолёт противника, выбивая из него куски, разрывая важные артерии в машине и в управляющем ею человеке.

Вышедший из пикирования самолёт Страны Восходящего Солнца, тяжело просел, свалившись на крыло, мягко нырнул вниз. Удар о землю смял, изломал плоскости и фюзеляж, и лишь через минуту раздался взрыв.

В глазах у Вилда стояла пелена. От перегрузки болело в ушах. В голове вместе с кровью в жилах пульсировала одна мысль:

— Сбил сукиного сына, сбил!

Вдруг как-то остро закололо в груди. Мутнеющим сознанием Майкл понял — это всё. Сердце старого пилота не выдержало.

Потерявший контроль самолёт скользнул к земле. В последний момент лётчик потянул ручку на себя и истребитель почти по касательной ударился о землю, скапотировал, задрав хвост, вяло задымил.

Американские военные с живым интересом наблюдали за воздушным боем, и это сыграло с ними злую шутку. В колоне раздались восторженные крики одобрения, всякие «вау» и «йо-хо», когда американский самолёт завалил японца. В первой машине и не заметили заложенную мину, хотя работу неопытных минёров на грунтовке было видно весьма хорошо.

Было заложено три противотанковых мины — штуки громоздкие, но мощные.

— Снимите хатимаки, — приказал капитан Ариидзуми, стаскивая с головы свою белую повязку и засовывая в карман, — нас видно в них за километр.

Когда головная машина наехала задними колёсами на последнюю кучку сухой каменистой крошки, которой японцы засыпали взрывчатку, командир кивком дал команду лежащему поодаль сержанту. Одновременно крутанули ручки ручных генераторов. Слабенького тока с лихвой хватило замкнуть электродетонаторы.

Получив пинок под зад, первая машина на передних колёсах, не касаясь задними взлохмаченного дорожного покрытия, словно взбрыкнувшая лошадь просунулась метров на восемь. От удара у сидящих в машине сместились позвонки. Высунувшегося по пояс сверху, стоящего за пулемётом рядового, как куклу сначала бросило назад, переломив надвое, затем обратно, ударив лицом о станину М134. А потом полыхнул лопнувший бак с топливом. Солярка горела нехотя, но покалеченный экипаж был не в состоянии покинуть медленно занявшуюся огнём машину. Два следующих бронированных автомобиля подбросило на метр и опустило, перетряхнув все кости рейнджерам.

Одновременно, слева и справа от дороги, японцы открыли шквальный огонь. Но крупнокалиберные пули с уцелевших машин быстро заставили умолкнуть японских автоматчиков. Кого на время, а кого и навсегда.

Собственно невредимым и боеспособным остался только сержант Сигеро Камура. Прекрасно понимая, что ему нужно уйти из сектора обстрела, он, распластавшись, срываясь на панику, отползал, не обращая внимания на ободранные о камни колени и локти. Машины сдали назад, объехав с левой и с правой обочины пробку, двинули вперёд. Автоматы японцев не смогли повредить бронированную технику. Рейнджеру за пулемётом первой машины повезло — пули свистели мимо, щёлкали о щитки, разлетаясь звенящим рикошетом, а вот майора задело. В запале боя он почувствовал болезненные тычки в спину. Бронежилет! Потом обожгло руку. Линк сполз вовнутрь. Его место тут же занял другой боец. Эта небольшая пауза позволила Камуре убраться из зоны видимости американцев. В его самолёте ещё оставалось топливо, и он, задыхаясь, бежал, всё ещё надеясь взлететь.

— «База один-один». Это «Чарли-сто». Подверглись нападению. Имею потери. Продолжаю движение. Приём.

— «Чарли-сто» это «База один-один» Вас понял. Выслали подкрепление. Вертолёты. Время прибытия 8 часов 40 минут.

Пока контр-адмирал Д. Бизел ехал в машине в штаб, он мысленно уже сто раз пропесочил этого лейтенанта Харриса и в гриву и в хвост, точнее под хвост. Не любил он этих блатных выскочек, папеньких сынков, сидящих в тёпленьком местечке. Войдя в зал центрального управления, Бизел уже успокоился и не видел в предоставленной ему информации ничего сверхпугающего. Бегающие глазки лейтенанта уже не вызывали гнева, только призрение.

— Скажите, родной? — Не смотря на рабочий шум в зале, ближайшие операторы услышали негромкое, вкрадчивое обращение контр-адмирала. Когда он так говорил, ничего хорошего это не предвещало и они, переглянувшись, заулыбались.

— Скажите, родной, почему вы сразу мне не сообщили, когда прошло сообщение о подводных лодках?

— Так, когда корейская подлодка… — заблеял лейтенант, вызвав новое радостное оживление у операторов.

— Когда корейская подлодка месяц назад, — перебил Бизел, — только подошла, замечу вам, к нашим территориальным водам и была обнаружена, то сразу всплыла после гидроакустической атаки, и обозначила себя, как заблудившаяся, а не улепётывала как эти.