„Ого! — Только и мог он выговаривать, распластавшись на крыше, умудрившись за считанные секунды отползти по-рачьи задом за вентиляционную надстройку, прижавшись спиной к кирпичной кладке, — и по мою душу тоже. Пехота нажаловалась. Не меньше 12 мэ-мэ фигачат“!

За всей этой какофонией, скользящий на бреющем гидросамолёт выскочил почти неслышно, уже над самой головой обдав рёвом, только и мелькнула характерная конструкция: поплавки, прямые плоскости. А потом со стороны противника как шарахнет…!

Командира отряда японцам удалось вытащить из-под огня. Однако очнувшийся лейтенант после бесплодных попыток встать, снова едва не вогнавших его в бессознательное состояние, понял, что долго не протянет и приказал позвать своего заместителя.

Отдав унтер-офицеру последнюю инструкцию и подсумок с сигнальными ракетами, лейтенант молча взглянул на одного из легкораненых бойцов. Увидев ответный понимающий кивок, кривясь от боли, офицер пошарил рукой у пояса, удовлетворённо нащупав рукоятку меча.

Унтер-офицер видел — солдаты устали, многие легкораненые остаются в строю, но боевой дух падает, сменяясь отчаянием. Атака на танк закончилась не совсем удачно — потеряв одну из гусениц, машина продолжала резво крутить башней с торчащим тонким (почти пулемётным) стволом и как оказалось с почти пулемётной скорострельностью. Ситуация стала ещё более неблагоприятной с появлением у противника вертолётной поддержки.

Унтер-офицер, с нетерпением дождался условного времени, когда по уверениям лейтенанта должна начаться вторая волна воздушной атаки с авианосцев. Едва уловив пробивающийся сквозь шум боя знакомый рокот своих самолётов, он стал с минутным интервалом пускать в сторону противника сигнальные ракеты. Ракетные выхлопы исчезали в нависающей серой дымке, вспыхивая выше красным рассеянным свечением, и офицер надеялся, что лётчики смогут разглядеть целеуказание в густеющей облачности и чёрном дыму пожаров.

Пилот вывалившегося из-за низких облаков Е16А, держа руку на бомбосбрасывателе, не ожидал столкнуться с геликоптером и поздно нажал на гашетки пушек — очередь прошла мимо.

„Хью-Кобра“ почти присела на землю, попуская короткую очередь над лопастями, сбивая и себе прицел.

Пилот гидросамолёта, не успевая обозреть разыгравшееся внизу сражение, понимая, что не ударит прицельно, сбросил подвешенную под брюхом бомбу, условно ориентируясь на очередную взлетевшую красную сигналку. Мимо — бомба упала в тылу американских позиций на брошенный MLRS с притихшими в пусковых пеналах ракетами.

И хотя бой был на коротких дистанциях, и противники сходились, порой паля друг в друга в упор, досталось именно тем, кому предназначалось.

Взрыв был ужасен. Вторя последующими детонациями, удар пришёлся в тыл морской пехоте, вызывая временную контузию у людей и электронных приборов. Вертолёт взрывной волной отбросило на постройки. „Брэдли“ лишь качнуло, но экипаж слегка замешкавшись, переходил на ручное управление оружием. Но времени у них уже не было — БМП пыхнула, получив в область башни бутылку с зажигательной смесью. И оглохшие, медленно приходящие с себя американские пехотинцы уже не могли сдержать яростный японский натиск.

Надо напомнить, что удары десанта не ограничились на северном и восточном направлении.

Порт, разорённый артиллерией, как проститутка раздвигал вытянутые пирсы и причалы, принимая плюющиеся снарядами десантные боты и канонерки.

Со стороны района Дейвисвилла трёх тысячный отряд Токубетпси Конкиочинтпай, уже почти вышел к причалам. Горели казармы, горели учебные корпуса военного колледжа, удалённые ангары и склады.

Наконец, посаженные на губу морпехи, убедили тупых тюремщиков (а те уже давно слышали выстрелы и взрывы, но упрямо следовали инструкциям и предписаниям) отпустить их. Эта полупьяная (и в драбадан!) орава, умудрилась добежать до причала, где стояло их судно, без каких либо неприятностей (а пьяным всегда везёт!). Тут уже ступор от увиденного и плотный пулемётный огонь, окропив ухоженные тротуары, протрезвил даже самых отмороженных.

То, что это не шуточки до Павла стало доходить еще, когда он бесновался над рыжим бугаём — флотским офицером. Как-то, не смотря на браваду, скребло внутри на самом деле.

На крыше под пулемётами „Кобры“ его основательно припекло, иссеча кирпичной крошкой. И пока унтер собирал боеспособных солдат, Павел, обрабатывая ранки дезинфицирующим раствором, прислушивался к своим ощущениям, к каждой царапине. Что там обычно говорят? „Не верю! Ущипните меня!“. Щипало и болело будь здоров! Игры кончились, всё по серьёзному. Да и то не дали толком перебинтоваться. „Быстро, быстро!“. Японцы деловито добивали уцелевших морпехов, особо никаких там осмотров помещений, ни жилых, ни технических. Скорое внимание к своим раненым, тщательное — к оружию, боеприпасам и вперёд!

„И куда, спрашивается, мчать? В пору прошерстить тут всё, тылы зачистить, собрать скальпы…“.

По обрывкам разговора Пашка понял, что отряд должен был обеспечить беспрепятственную высадку основного десанта. Вот унтер и носился как угорелый, подгоняя солдат. Только в порту наверняка и без них уже разобрались — палят там с разной интенсивностью, но до сих пор знатно.

Честно, не хотелось Пашке снова лезть в пекло. Не его это война и вообще: Порт-Артур, Цусима, оккупация Приморья — японцам много чего припомнить можно. И посекло его нехило — ранен типа он.