Шрифт:
Madame, Ваш испанец лучше, чем я думал. Мне его жаль. Вы его терзаете и наслаждаетесь игрой, а он страдает. Я бы ему все объяснил насчет Вас, «брось, дорогой товарищ, все равно ничего не выйдет». Вот у него были заплатки на коленях, а Вы возмутились: ну, заплатки, — et apres tout? [323] Мне трудно Вам все это сказать как надо, но хоть раз-то погладьте его по голове, «руки на плечи» и так далее. Впрочем, он и самоуверен: «vous etiez heureuse aupres de moi» [324] или что-то вроде. Как это понять? Кстати, лучше вспомните какого-то умного человека: «l’amour est une chose, le bonheur en est une autre» [325] . Очень верно. Процитируйте ему это, в назидание.
323
И что с того (фр.).
324
«Вы могли бы быть счастливы со мной» (фр.).
325
«Любовь — это одно, счастье в любви — совсем другое» (фр.).
Гуль прислал письмо с восторгом по поводу моей статьи о Жорже. Карповичу будто бы тоже очень понравилось [326] . Действительно, не статья, а бонбон. А Водов мне пишет, что Гуль едва ли будет доволен моим отзывом о его «Скифе» [327] . Но этот «Скиф» такая дрянь, что мне было тошно читать, будто как в Рязани одеваются по последней моде и шику. Я выжал из себя все что мог, дабы не ссориться.
А «Н<ового> журнала» у меня до сих пор нет, и стихов Ваших [328] я поэтому не видел. Вероятно, они послали в Париж, как уже бывало, а консьержка моя книги маринует.
326
18 февраля 1958 г. Гуль писал Адамовичу: «Спасибо за статью о Г. Иванове. Статья, по-моему, очень хороша со всех точек зрения: и как написана, и как должна быть воспринята тем, о ком она написана. Уверен, что Г<еоргий> В<ладимирович> и И<рина> В<ладимировна> будут очень довольны и низко Вам поклонятся. Хотя в этой области предсказывать что-нибудь всегда трудно… иногда бывают неожиданности. Статья тут же пошла в набор. (Сначала я послал в Кэмбридж М.М. Карповичу, и он тоже сказал — (мы с ним переговариваемся постоянно по телефону) — “прекрасно написана статья”.)» (Beinecke. Roman Gul' Papers. Gen MSS 90. Box 18. Folder 412).
327
Книга Р.Б. Гуля «Скиф» (Берлин: Петрополис, 1931) в 1958 г. вышла в новом, переработанном издании под названием «Скиф в Европе: Бакунин и Николай I» (Нью-Йорк: Мост, 1958). В отзыве Адамович писал: «Повесть свою Роман Гуль написал по образу тех “художественных биографий”, которые стали в наш век распространенным литературным жанром. По-видимому, забота художественная была у него даже на первом плане: действие развивается скачками, исторические эпизоды то освещены исключительно ярко, то, наоборот, оставлены в полутени, кое-где вступает в свои права и воображение, — словом, с историческим материалом у автора обращение своенравное и властное. Да и самый стиль его, нервный, прерывистый до крайности “импрессионистический”, не похож на стиль и язык исторического исследования» (Адамович Г. Скиф в Европе // Русская мысль. 1958.27 февраля. № 1179. С. 4–5). Гуль статьей остался удовлетворен и написал Адамовичу 11 апреля 1958 г.: «Искренне благодарю, статья очень интересная и полезная, хотя, конечно, о Людовике 14 Вы написали в ней больше, чем обо мне» (Beinecke. Roman Gul’ Papers. Gen MSS 90. Box 18. Folder 412).
328
В № 8 51 «Нового журнала» были опубликованы стихотворения Одоевцевой «Средиземноморской ад» и «Скользит слеза из-под закрытых век…», в № 52 — стихотворение «Ночь в вагоне». Получив эти номера «Нового журнала», Адамович написал на них рецензию, начав с разбора стихов, в том числе и стихов Одоевцевой (Адамович Г. Новый журнал. Книги 51–52 // Русская мысль. 1958.5 июня. № 1221. С. 4–5.).
Ну, вот — все. Я в большой меланхолии, pour ainsi dire [329] метафизической, вроде Льва Толстого или Байрона в Греции. Что, зачем, куда, к чему, почему? Да и морщины к тому же сильно усилились, до невероятия, так что «пора, мой друг, пора!». Правда. В Париже бывает суета сует, а тут, при моей монастырской жизни, все яснее. У меня есть две строчки на этот предмет, кстати, хорошие, — о пьянице, который утром приходит в себя:
И беспощадно бел, неумолимо светел… [330]329
Так сказать (фр.).
330
Из стихотворения Адамовича «Патрон за стойкою глядит привычно, сонно…», написанного в конце 1920-х гг. Впервые опубликовано под названием «Рассвет» в «Современных записках» (1929. № 40. С. 239).
начинается рассвет.
При Вашей суетной натуре это Вам, конечно, недоступно. Вот, еще раз: не могу понять, какое Вам удовольствие от испанских страстей, буде Вы их не разделяете?
А у Жоржа мне непонятно, что он читает детективные романы. Я не мог дочитать ни одного, никогда. Между прочим, я в статейке выразился, что мы люди очень разные, но вышло, что он лучше меня. А на деле — неизвестно.
Простите, Madame, за радотаж. Я стою у столика, вроде аналоя, как Гоголь, — и пишу стоя, отходить не хочется, ну вот и пишу всякую чушь. Не взыщите, дорогой друг и ангел. Кстати, мой ангел демобилизовался, и я не могу ему домой писать, опасаясь родительских подозрений. Если же poste restante [331] , то еще хуже, п<отому> что он письмо потеряет, его подберут — и получится совсем скандал: почему не домой пишет?! Ну, вот и посудите сами.
331
До востребования (фр.).
До свидания. Если когда-нибудь мы прославимся и письма наши будут изданы, что подумают потомки? Все ведь может случиться, вот Зайцев недавно написал, что я «по звуку» похож на Чехова [332] , и я растрогался. М. б., и правда, не совсем болван, хотя скорее — совсем.
Пожалуйста, пишите, и об испанце, и обо всем. Я собираюсь в Париж к 20 марта, так что рассчитайте, куда писать. Жоржу шлю всякие приветы-поклоны, как обычно, только пусть читает Платона, а не Агату Кристи или другой хлам. Кстати, Вы спрашиваете о Sainte-Beuve [333] . Я чрезвычайно обожаю Sainte-Beuve’a, считаю себя его учеником и подражателем, хотя он иногда бывал туп и, например, в Бодлере не понял ничего.
332
В статье Б.К. Зайцева «“Творчество из ничего”: Вновь Чехов»: «Г.В. Адамович, сам близкий внутреннему “звуку” Чехова, настоящему звуку, а не предвзято ему навязанному» (Русская мысль. 1958.15 февраля. № 1174).
333
Сент-Бёв Шарль Огюстен (1804–1869) — французский критик и поэт, печатавший в «Ревю де дё монд» («Revue de deux mondes») этюды о французских писателях, составившие пятитомные «Литературно-критические портреты» (1836–1839). С 1849 г. на протяжении двух десятков лет писал для парижских журналов критические статьи, которые печатались по понедельникам и позже составили многотомную серию «Беседы по понедельникам» («Causeries du lundi»; 1851–1862) и ее продолжение «Новые понедельники» («Nouveaux lundis»; 1863–1870).
Ваш Г. А.
41. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой
<на бланке Манчестерского университета> 11/III-58
Bien chere Madam, отвечаю, как видите, немедленно
Отчего Вы не написали, что с Жоржем? «Еще неизвестно». Но голова, печень, живот — что? И сколько он пробудет в больнице? Я вижу, что Вы взволнованы, и очень сочувствую.
Теперь о делах.
На что именно нужны деньги? Для лечения сейчас или для переезда в другое место, совсем из этого дома? Я понимаю, что деньги нужны всегда и для всего, но надо же объяснить другим, а другие насчет денег тупы или притворяются тупыми.
Сделать подписку в газете — бессмысленно, да и едва ли Вейнбаум согласится. Они именно сейчас делают сбор на Лит<ературный> фонд, как раз для помощи писателям, и, значит, отдельные случаи включаются в общие. Собрали уже около 10 т<ысяч> долларов и соберут еще. Подписка о Жорже отдельно, даже если Вы Вейнбаума уломаете, кроме клянчания и позора ничего не даст, т. е. даст гроши. Недавно собирали на Гребенщикова, у которого удар, — и собрали что-то позорное (30 долл<аров>, кажется). Вы скажете — это на Жоржа, но в Америке Гребенщиков — Лев Толстой. Еще был случай с женой Зайцева, тоже удар. Им Вейнбаум написал: «только через Фонд», и Фонд им помогает, т. к. она больна до сих пор.
Так вот: если деньги нужны для лечения, то пишите Вейнбауму (Марк Ефимович) и Полякову, а я напишу обоим, кроме того, от себя, хотя они просили никогда ни за кого не «заступаться». Но я напишу, что случай исключительный. Сейчас в Фонде есть деньги, больше, чем бывало.
Если Вы хотите переехать из Hyeres, то куда? Если жить частной жизнью, скажем, в Париже, то никакой подписки, никакого Фонда на это не хватит, и то, что Вы пишете о «позоре эмиграции», ничего не поможет. Да, позор эмиграции, но эмиграция предпочитает быть опозоренной, а денежки попридержать, если понимаете, душка! Но вот другое: если Вы хотите еще раз попытаться переехать в дом под Парижем, то пришлите мне какую-нибудь attestation или вроде от главного иерского доктора, и я еще раз поеду к Долгополову, попытаюсь его уговорить. Может быть, он наконец размякнет. Еще совет: напишите Вере Н<иколаевне> Буниной, расскажите, спросите, как быть, — она маг и волшебник по части сборов, хотя сильно сдала. Если я ей скажу, будет не то: Вы — психолог, сами знаете, что когда человека просят прямо, то действует иначе, чем через другого.