Ярость заставит тебя стать тем, кем ты являешься на самом деле.

Я понимала, что будет дальше. Янош – тоже. Поэтому только мы не удивились, когда воевода начал меняться: долго, мучительно, корежа тело…

Волк нырнул в превращение легко и привычно, за пару мгновений перекинувшись в зверя, вывернулся из одежды, которая осталась лежать на снегу, и с интересом стал наблюдать, как человек, пришедший за его головой, становился чудовищем.

Охотники попятились. Кто-то зашептал молитву.

Оборотень был красив красотой здорового сильного зверя. Серый лоснящийся волк, под шкурой которого перекатываются литые мускулы. Взгляд Яноша остался таким же, каким и был в человечьем обличье: насмешливый, спокойный и разумный, пусть и не по-людски разумный.

Воевода был страшен, как демон из ада. Огромный, плешивый, отдаленно похожий на собаку монстр с грязной, трупно-серой кожей, видневшейся в проплешинах на шкуре. Мощные челюсти чудовища наверняка могли дробить кости без малейших усилий. И совершенно пустые глаза. Он вызывал отвращение.

С оборотнем можно было договориться.

Зверя, в которого обратился воевода, можно было только убить.

И это поняли абсолютно все.

Янош встал передо мной, закрывая от возможной атаки, и зарычал глухо, предупреждающе. Он пока не нападал, но демонстрировал готовность защищаться и защищать. Я с мрачным весельем подумала, что первый раз я могу почувствовать себя слабой, нуждающейся в защите девушкой. Одна беда, мой благородный воин оказался серым и обросшим шерстью.

Явившиеся к дому оборотня мужчины мялись, не зная, что делать. Убивать воеводу, пусть и в облике зверя, они не решались, но и быть с ним заодно никто не желал. Бежать – тоже не выход, тем более что ни Шиманьскому, ни Вишневецкому унести ноги от чудовища не удалось, да и кто захочет труса праздновать.

Поэтому охотники стояли на месте, держа наготове сабли, вытащенные из ножен, и арбалеты, заряженные серебряными болтами… Стояли и ждали.

Чеслав Богданыч – боги, как же глупо называть такую тварь человеческим именем! – рявкнул и налетел на Яноша. Именно его он посчитал главным противником. Или же разум воеводы совсем затуманился, и он решил напасть на оборотня просто потому, что тот больше всех его злил. Звери клубком покатились по поляне, вздымая за собой вихри снега. Рык, поскуливание, визг слились в один пугающий до дрожи шум. В стороны летела выдранная шерсть. На насте то и дело оставались следы крови.

– Победит воевода – надо бежать, – тихо сказала я Леславу, но услышали все. – В нем сейчас от человека и нет ничего. Убьет… Зачем ему свидетели?

Стефко подошел ближе, лицо его было белее снега. Он спросил:

– А если оборотень?

Я передернула плечами, не отрывая взгляда от грызущихся чудищ. Хотелось что-то сделать, помочь волку, да только я боялась промахнуться.

– Янош нас отпустит.

Потому что на кой мы ему, волку лесному, нужны?

Последний вопль – не понять, чей – прозвучал невероятно жутко. А потом все стихло. Оба противника остались неподвижно лежать на смятом окровавленном снегу. Но один еще дышал, пусть и слабо, из последних сил, и тихо, безнадежно поскуливал…

Он не верил, что люди станут ему помогать.

Я метнулась к Яношу, на ходу выплетая заклинание, затворяющее кровь. Услуга за услугу. Да и кто же будет выводить из чащобы заблудившихся детей, если не станет серого лесного хозяина?

– Леслав, помоги мне занести его в избу! – быстро велела я, чувствуя, как на глаза слезы наворачиваются. Ничего. Выходим. Все равно выходим.

Мешать нам с другом никто не стал. Да только посмели бы! Сама бы бросилась почище любого оборотня!

Голову лесного чудовища князь получил, но вешать в главном зале не решился, уж больно омерзительной оказалась добытая охотниками харя. Разместили ее в дальнем закутке среди самых жалких трофеев, чтобы лишний раз не попадалась на глаза. Человеческий вид не возвращался после смерти к превращенным в зверей колдовством. Никогда. Так что воеводу все еще ищут, причем многие из тех, кто выходил на охоту за людоедом.

Зачем Чеславу Богдановичу понадобилось убивать людей, да еще и так, чтобы обвинили местного оборотня, оставалось только гадать. Может, все дело было в его ближайших помощниках, которых он убил первыми. Все же их прочили на его место… Но кто знает точно?

Смерть придворного мага много кого удивила. Молодой и здоровый мужчина – а тут вдруг сердечный приступ. Однако больших кривотолков это происшествие не вызывало. На свете много чего случается. Я украдкой улыбалась, но помалкивала. Многие знания – многие печали. Все виновные свое уже получили.

От побратима я перебралась до конца зимы, и Леслав, пусть и пекся обо мне порой, как настоящий брат, не сказал ни слова поперек и даже порадовался, хотя готов был терпеть названую сестру у себя и дальше…