В те дни Миронов оказался включен в очередной кинопроект: в картине Александра Митты «Сказка странствий» ему предложили роль поэта, лекаря, философа и странника Орландо, помогающего девочке Марте (Татьяна Аксюта) найти ее брата Мая. 4 января на «Мосфильме» состоялись пробы Миронова и Аксюты. Они велись в телеателье с 16.00 до 20.00.

7 января состоялись очередные кинопробы с теми же участниками. Стоит отметить, что фильм был интернациональным – он снимался советскими кинематографистами в содружестве с румынами и чехословаками, – и съемки должны были вестись на территории трех государств. Миронова, да и всю съемочную группу это радовало – все-таки путешествовать по миру занятие приятное.

К зрителям, пришедшим в Театр сатиры, Миронов впервые в новом году вышел только 10 января в спектакле «Бешеные деньги». Затем почти десять дней он в спектаклях не участвовал – снимался в очередном фильме. Речь идет о картине Алексея Германа «Начальник опергруппы» (в прокате – «Мой друг Иван Лапшин»), где Миронову предложили сыграть журналиста Ханина. Как мы помним, Миронов сильно переживал по поводу того, что практически не снимается в настоящем кино, участвуя по большей мере в проектах режиссеров так называемого «второго эшелона». И поэтому приглашение Алексея Германа, который входил в немногочисленную обойму «продвинутых» режиссеров советского кинематографа, его одновременно и обрадовало и напугало. Обрадовало потому, что сниматься у него считал за счастье любой советский актер, а напугало потому, что за Германом в киношной среде закрепилась молва очень въедливого мастера. Свои фильмы он снимал так долго и дотошно, что не каждый актер имел силы и терпение эти сроки выдерживать. Однако Миронов предложение принял, хотя перед этим отказался сниматься в главной роли в картине Вадима Абдрашитова «Остановился поезд». И отнюдь не потому, что к первому он относился лучше, чем ко второму. Просто у Абдрашитова ему была предложена главная роль – следователя прокуратуры, на которую у него просто не было бы ни времени, ни здоровья (в итоге ее сыграет Олег Борисов). А роль Ханина у Германа была хоть и важной, но все же второплановой.

А. Герман вспоминает: «Мы умышленно искали актеров, кинозрителю неизвестных, – исключение только Андрей Миронов. Это тоже решено было вполне сознательно. Ведь все другие из этого города, из маленького замкнутого мирка, а этот пришлый. Для этого образа нужна была или долгая предшествующая биография, места для которой в фильме не было, или популярный актер. Мы примеряли на эту роль еще Анатолия Васильева, Александра Филиппенко, у них были интересные пробы, но выиграл состязание Миронов: за ним в сознании зрителя тянулся шлейф жизненной удачливости, он был эдакий столичный-заграничный – человек с иной планеты…

Натурные съемки проходили в Астрахани. Причем будущее место съемок я нашел в архиве. Увидел там вырезку из газеты начала тридцатых годов со снимками этой деревянной арки, гипсовых пионеров, пляшущих у фонтана, с сообщением, что такие вот замечательные сооружения воздвигнуты в Астрахани. Естественно, надежды на то, что все это сохранилось, было мало. Но, приехав в город, почти что рядом с гостиницей я вдруг – бывает такое везение – наткнулся на всю эту красоту. Нашему художнику Юрию Пугачу осталось только довести декорацию – украсить арку гирляндой лампочек, повесить портреты, чтобы получился этот трогательный «ампир». Увы, сейчас всего этого уже нет…

Там же, в Астрахани, нашлись замечательные улицы с покосившимися деревянными домиками и заросшими камышом трамвайными путями, по которым достаточно было пустить старый трамвайный вагон, чтобы все обрело облик середины тридцатых. Увы, ни одного старого трамвая во всей Астрахани не было – одни новенькие, чешские. Трамвай пришлось доставлять из Ленинграда – каких трудов это стоило, лучше не описывать…

Я начал снимать со сцены опознания убитых в судебно-медицинском морге, настоящем, с настоящим покойником, которого в кадре, правда, не было видно, но все участники съемки могли испытать те же ощущения, что и герои. Актерам это сыграть не помогло, они сфальшивили, сцена не получилась, мы ее выбросили. А вот снятая вслед за тем сцена в предбаннике морга, которой мы в итоге тоже не воспользовались, получилась потрясающе. И актеры и все мы уже впитали в себя это ощущение соприкосновения со смертью.

Нам повезло со съемками в Астрахани. Снимать надо было обязательно в пасмурную погоду (в солнечную пейзаж города совершенно невыразителен) и обязательно, чтобы был снег. Нас все предупреждали, когда мы туда ехали: «Снежных дней в Астрахани бывает в году пять-шесть от силы». Но их выпало на этот раз как раз столько, сколько нужно было, чтобы все успеть. И почти все время была пасмурная погода.

Сцена облавы далась нам очень тяжело. Всю ее надо было снимать в тумане, а стояло солнце. Работать приходилось утром, когда солнце еще не взошло, и вечером, когда только что зашло. По два кадра в день: каторжное напряжение все это выдержать. Ну и, естественно, перерасход, невыполнение плана, мы в отстающих, премиальных не видать. Впрочем, моя группа их никогда и не видела…»

19 января Миронов снова вышел на сцену родного театра – играл в «Трехгрошовой опере». На следующий день в «У времени в плену». Затем снова снимался в «Лапшине».

25—26 января по ЦТ состоялась долгожданная премьера фильма Ильи Авербаха «Фантазии Фарятьева» (21.35). Как мы помним, картина была закончена производством еще в июне 1979 года, но в течение двух с половиной лет лежала на полке по вине руководства Гостелерадио – ему это кино не нравилось. А особенно не нравился Миронов, который в роли Фарятьева не был похож сам на себя. Однако как руководители ТВ ни упирались, но авторам фильма удалось-таки пробить чиновничью стену. И фильм дошел до массового зрителя. Правда, после премьеры разочаровавшихся было очень много. К ним пришли те же мысли, что ранее к теленачальникам: такой Миронов их не устраивал. Действительно, в роли Фарятьева от былого Миронова – баловня судьбы, человека, дергающего за усы Фортуну, не осталось и следа. Но если подходить к фильму с позиций высокого искусства, то именно эта роль стала одной из вершин в творческой карьере Миронова. Вот как пишет об этом В. Кичин:

«Фирменно» изящный, раскованный, элегантный Миронов предстал перед нами неловким, закомплексованным, заторможенным, вечно не знающим, куда девать руки, вечно стесняющимся своей громоздкости («слон в посудной лавке»), своего грубо вылепленного лица («я понимаю, что я некрасив, то есть лицо у меня неприятное…»). Его Фарятьев прямая противоположность своим мечтаниям – абсолютно антиромантичная внешность, прилизанные, зачесанные набок волосы, ресницы альбиноса, безбровое лицо с всегда обыденным, стертым выражением. Серый пиджак, серая рубашка, серый галстук в казенную полоску. Не садится, а присаживается, помещает себя на стул, сидит на краю, и рука врастопырку неловко опирается на сиденье. Для него любое движение тягостно и трудно, он не привык быть «в обществе». И сватовство ему тоже мучительно – но еще мучительнее одиночество вдали от любимой, потому что любить он умеет бескорыстно и самоотреченно.