— Стало быть, теперь что-то… вернее, кто-то… — я начинал понимать. — Вселил в королеву мысль о том, будто она обязана искупить прежние грехи, если хочет, чтобы ее правление было успешным.

— Или избежать катастрофы. Гластонбери, Джон, — все замыкается на Гластонбери. Король Артур, Иисус Христос — все взаимосвязано. Гластонбери — средоточие, святое сердце всего.

— И кто же вселил в нее эту идею, Робби?

— Не знаю. Но это не я.

— Сесил говорит о видениях. Что он имеет в виду?

Дадли покачал головой. Между нами легла тень. То был Мартин Литгоу, коренастый, добродушный и терпеливый.

— Мортлейк, милорд.

Дадли вздохнул.

— Вели, чтобы гребли кругами, Мартин.

Вильям Сесил, определенно, обладал талантом подбирать правильных людей для выполнения одной задачи. Двое людей совершенно несхожих способностей, но преданных одной женщине — пусть и по разным причинам. Именно Дадли был тем человеком, который представил меня при дворе; он же велел мне выбрать подходящий для коронации день.

Двое людей, призванных горьким прошлым прикрывать спины друг друга.

— Так когда же мы выезжаем? — спросил он меня.

— Как только я ознакомлюсь с историей этого дела. К примеру, если королеве Марии уже предлагали отстроить заново аббатство в Гластонбери, то, возможно, упоминались и мощи Артура?

— Разве Сесилу не известно об этом?

Я покачал головой.

— Боннер наверняка знает, — предположил Дадли. — Вы остаетесь друзьями?

— В настоящий момент он поддерживает дружбу со всеми, с кем может. Просто чудо, что он до сих пор жив.

— Благодаря Бет. Дай бог ей долгих лет за то, что не спешит отправлять нашего брата на эшафот.

— Пока не спешит.

Дадли фыркнул.

— Кровавый Боннер [10] . Очередь желающих запалить под ним костерок наверняка выстроится на целую милю. — Он ненадолго взглянул на меня, толкая языком щеку. — Если задуматься, так получается, ты единственный, кого он пощадил. Тот парень, с которым ты сидел в темнице… сожгли его. И ты еще водишь дружбу с Боннером?

— За свои грехи. И за его тоже.

— Удивляюсь дерзости старого ублюдка. Напрочь отказывается признавать королеву главою церкви. И это при том, что ему предлагают компромисс.

— Тюрьму?

— Адмирала. Теперь навсегда, если сменит мотив. Может, ты и считаешь, что с ним еще стоит встречаться, а я так не стал бы попусту тратить время.

— Да, — ответил я. — Быть может, это имеет смысл. — Я проводил взглядом чайку, кружившую всю дорогу над остатками нашего обеда. — Как Эйми?

— У нее все в порядке. — Выражение Дадли не изменилось. — Она предпочитает сельскую жизнь.

— Тебе повезло, — сказал я.

На миг Дадли едва не поморщил лоб, но вдруг скинул ноги на палубу и поднялся.

— Что у тебя? Все возишься со своей ртутью?

— Дадли, когда человеку с трудом удается содержать самого себя…

— Твое оправдание, Джон, уже устарело.

— Значит, выходим в поход, — сказал я, — с высоко поднятыми знаменами…

— В великий поход так не ходят. Попостимся несколько дней, исполним три ночных бдения до рассвета, и выступим незаметно и скромно. С собой возьмем мало людей, если вообще возьмем, и будем молиться в каждой церкви на нашем пути.

— В таком случае мы едва ли доберемся туда к середине лета.

Дадли развел руками.

— Малое число людей — это обязательно. По правде сказать, мне это нравится даже больше — редкая возможность побродить как простой человек, без всякой помпы.

Должно быть, я вздрогнул от удивления. Роберт Дадли без помпы и атрибутов высокой власти — словно Хэмптон-Корт [11] с окнами без стекол и стадом овец в саду.

— Сесил хочет, чтобы мы отправились на задание в качестве мелких слуг короны, — пояснил он. — Как будто ведем учет исторических реликвий. С нами будет проводник, который знает местность. Об этом Сесил тоже позаботится. Никогда ничего не оставляет случаю.

— Никогда.

— Планирует на время удалить меня от дворца, — сказал Дадли.