— Не знаю, сможет ли он послезавтра, — сказал Чжоу, вставая и широко улыбаясь. — А теперь извините, но я должен уйти. Вы знаете Ли По?

Еугенио удивленно взглянул на него. Он не ожидал, что Чжоу уйдет так быстро.

— Только по имени. Кажется, это поэт… Я не очень силен в китайской литературе, — добавил он извиняясь.

— Да, поэт, — подтвердил Чжоу Енлинь. — Один из самых известных в Китае. Он умер, как говорят, в один из вечеров, когда был особенно пьян, пытаясь поймать отражение луны в Желтой реке. Это, конечно, легенда. Но я считаю, что это довольно сильная метафора. Неуловима на расстоянии вытянутой руки…

Он не закончил фразу, и она повисла в воздухе. Пройдя немного вперед, он что-то вспомнил и возвратился с улыбкой.

— Я буду ждать вас у отеля в двадцать один час, — слегка наклоняясь, произнес он. — Затем отведу на Ванфуцзин, 92. Конечно, если вы не передумали.

— Не сомневайтесь: я проверил все авиакомпании, имена всех французов, покинувших Китай больше года назад, — сказал Еугенио Шуази-Легран, шумно затягиваясь сигарилло. — Моей дочери среди них не было. Она еще в Китае, говорю я вам.

— В таком случае положение, возможно, более серьезно, — заметил Еугенио. — Вы не думаете, что следовало бы предупредить посольство?

— Не горячитесь, — ответил Шуази-Легран, — мы обсудим это позже. Съездите сначала в Сиань, мадемуазель И Пинь наверняка расскажет вам что-нибудь полезное.

— Если она что-то знает о вашей дочери, — спросил Еугенио, — почему не сообщит об этом прямо вам?

— Потому что нужно опасаться почты. Это касается всех стран и особенно Китая. То же самое относится к факсу и телефону. Нет ничего лучше прямого контакта, поверьте мне, вы уже в этом убедились на примере с господином Ли.

— А, и именно поэтому мы говорим по телефону, упоминая господина Ли и господина Чжоу, — насмешливо произнес Еугенио.

— Послушайте, старина, отель принадлежит американо-французскому концерну, в котором я — один из главных акционеров и поэтому могу поручиться, что ни один пират не подключен к телефонной линии, и вас это не должно волновать, — заявил Шуази-Легран решительным тоном. — Так что занимайтесь исключительно моей дочерью и статьями. Те, что вы прислали, оказались не слишком удачными, где это вы их списали?

— Ничего я не списывал, кроме того, вы прекрасно помните, что я не обещал вам большой литературы, — сухо возразил Еугенио. — Следующие статьи о Летнем дворце, «Храме Неба», Конфуции и прочем я отправлю вам факсом завтра утром.

— Ладно, история и культура это прекрасно, но напишите также о людях, цветах, запахах, которыми пахнет Китай сегодня, об общественных туалетах, в конце концов. Вы знаете, как пахнут общественные туалеты? Так вот, расскажите мне о них, старина.

Наступило молчание, потом Шуази-Легран недоверчиво спросил:

— Беатрис Алигьери, вы говорите? Это не шутка?

— Не будьте таким подозрительным, — ответил Еугенио. — Никто не несет ответственности за свое имя.

— Ладно, я вам доверяю. Вы, конечно, не ходили на Ванфуцзин, 92?

— А что, я должен туда сходить?

— Может быть, не знаю. До завтра. И не забудьте: Конфуций и общественные туалеты.

Еугенио повесил трубку и посмотрел на свой будильник в форме сердечка. Двадцать часов тридцать минут, у него оставалось полчаса, чтобы написать Марианне. Статья подождет. Он начал сочинять длинное письмо, сразу на чистовую, где рассказал вначале о своей скуке, которая, если исходить из теории господина Чжана, начала понемногу исчезать, поскольку он наконец ощутил что-то вроде предчувствия, увидев вещий сон: Ли По и луну в озере, но разве вещие сны учитываются? Он также рассказал о плакучей иве и металлическом стуле, мраморной лодке, рыжей девице с необычным именем, безработных молодых людях, о беспорядке, тревоге, рок-н-ролле и караоке. Потом пообещал прислать письмо из Сианя и открытку с изображением терракотовой армии, предупредив, что это не будет чем-то особенным, поскольку открытки в этой стране сомнительного качества. Он сильно-сильно целовал ее, всю, всю, всю.

Около девяти вечера Еугенио спустился в холл, напевая машинально «Я все еще мечтал о ней». Возле почтового отделения он встретил Беатрис Алигьери. То же мимолетное ощущение осенней свежести исходило от ее рыжих волос и ярко-синих глаз. Ее духи напоминали запах цедры лимона, слегка приправленной жасмином и свежей мятой. Она спросила, понравился ли ему Летний дворец. Он ответил «да», так как не мог ответить «нет», впрочем, у него и в самом деле осталось довольно приятное впечатление от Летнего дворца. Затем она поинтересовалась, не узнал ли он чего-либо нового о судьбе Анн-Лор. Он сказал то, что знал: она не возвратилась во Францию.

— Тогда я надеюсь, что она в Сиане, — предположила Беатрис. — Но почему вы не попытаетесь связаться с Пьетро Савелли? Может, он в курсе.

Еугенио подумал, что, несмотря на полноту, она довольно милая девушка и что они могли бы перейти друг с другом на «ты».

Темные шторы раздвинулись, и Чжоу Енлинь вошел первым. Просторный салон был сильно загроможденным. Толстые ковры заглушали шум шагов. В салоне стояли две софы, два маленьких лакированных круглых столика, уставленных мелкими безделушками, и множество других небольших вещиц, черных и изящных. Единственное внутреннее окно выходило на лестницу. Несколько ароматизированных свечей слабо освещали комнату. Особенно чувствовался запах воска, к которому примешивался еще один, менее различимый, хотя тоже приятный, похожий на запах перезревшего яблока. Едва заметные в полумраке шесть альковов, расположенные звездой, вели в другие комнаты. В каждом из них было по две двери, украшенных извивающимися драконами. Чжоу, прекрасно ориентируясь в обстановке, исчез в одном из альковов. Кто-то вышел ему навстречу — Еугенио заметил только бесшумно мелькнувший силуэт — и увел за быстро захлопнувшуюся дверь.