– А я думала, что ведьмы с возрастом только сильнее становятся…

– Да неужели? – наигранно вскинул брови Шляпник. – Что ж, даже эта вилка не молода, – и тут одним движением руки Шляпника вилка превратилась в белое яйцо, которые Алиса видела несколько раз на маминой работе в столовой, забегая к ней, пока никто не видит. А Шляпник уже выводил вторую руку из-за спины, в которой и оказалась заветная вилка.

– Ух ты! – Алиса от восторга даже захлопала в ладоши, после чего Шляпник, как и при встрече, элегантно поклонился и, разбив о край красной штуковины с наименованием «ГАЗ» яйцо, вылил его содержимое в шипящее нутро сковородки, отчего та стала шипеть еще явственней и аппетитней.

– Неужели у тебя, как у нас на станции, есть своя курица? – удивленно спросила Алиса.

– Знаешь ли, отдельные представители вашего народонаселения готовы продать что угодно кому угодно – пусть даже видят его впервые. Нужна лишь горстка патронов!

– Ты так говоришь, словно у тебя их миллион, – Алиса не знала, сколько это – миллион, но чувствовала что это ровно столько, сколько не может быть у Шляпника.

– Ну, может, и не миллион, но недостатка в них я не испытываю, – и он снова, уже совершенно беспричинно захохотал.

– Не вижу в этом ничего смешного, – надулась Алиса.

– А я вижу, – опять заулыбался Шляпник. – И как это вы, люди, никогда ничего смешного не видите? По крайней мере – до смерти.

– А как это – смешное до смерти? – Алиса слышала об этом выражении, но никогда не воспринимала его всерьез – однажды она подслушала, как маме кто-то говорил, что смерть теперь – обычное дело. «А раз так, – размышляла Алиса, – то и не стоит думать об этом обычном деле – лучше думать о необычных».

– Вот смотри – иду я по улице, как вдруг где-то в стороне – бам!

Я туда бегу, а там сталкер на мину противопехотную напоролся, черт знает кем черт знает когда поставленную. Я хотел было в стороне остаться, а потом слышу – он смеется! Кровь хлещ ет из ноги, вокруг уже хищники стали налетать, а он смеется. Подошел я к нему, и знаешь, что оказалось? – и, не дожидаясь ответа Алисы, он продолжил сам: – Оказалось, что ему цыганка в свое время нагадала, что погибнет он от сгущенки. После этого всю жизнь ее не ел, а тут, раз уж все равно пропадать, решил в магазине еще и ее захватить, а ее не было, и он пошел другой грабить, а по пути напоролся, – и снова приступ истерического смеха, от которого у Алисы уже начинали болеть уши. Шляпник увидел недовольство своей гостьи и спросил: – Что, совсем не смешно?

– Ни капельки, – помотала головой Алиса. – Ты ведь трус, оказывается, – сказала она в лоб.

– С чего бы это? – опешил Шляпник.

– Ты же сказал, что подходить не хотел – значит, боялся, – с уверенностью продолжала гнуть свою линию Алиса.

– Хм, то, что я предпочитаю наблюдать со стороны, не значит, что я трус. Просто ради чего храбриться?

– Тебе что, даже не за что драться? – удивилась Алиса, знавшая о сражениях и даже войнах разных группировок в метро из рассказов у того самого костра, когда она тайком от родителей выходила из палатки слушать их.

– Нет, не за что, – грустно ответил Шляпник, после чего вдруг снова взбодрился: – Пахнет жареным. Дьявол! – он схватился рукой за сковородку, чтобы снять ту с огня, но обжегся, после чего схватил со стоящей рядом тумбочки полотенце и, прихватив им сковородку, отковырял содержимое в большую тарелку. – Что ж, ужин сготовился немного не таким, каким должен был быть. Но не беда! – обернулся он снова к Алисе с тарелкой в руках, в которой остывало что-то жирное и жутко черное, но, однако, приятно пахнущее. – Бери вилку.

– А она не исчезнет? – поинтересовалась Алиса.

– Если не будешь болтать во время еды, то нет, – улыбнулся в ответ Шляпник и, тоже взяв вилку, стал есть это нечто вместе с Алисой. Несмотря на г орелый привкус, блюдо оказалось превосходным. Алиса уплетала его за обе щеки – за весь день она не съела ни крошки.

– Больно? – дожевывая свой последний кусок и указывая взглядом на обожженную руку, спросила Алиса.

– Уже нет, – спокойно ответил Шляпник. Во время разговора мышцы на лице его словно жили своей собственной жизнью, синхронно, однако, вытворяя совершенно непостижимые, но при этом соответствующие теме беседы гримасы – лукавство, радость, грусть. Вот и сейчас он словно бы примерил на себя последнюю маску, после чего тут же поменял ее на более жизнерадостную: – К разговору о смешном. Неужели ты думала, что Кэрролл – между прочим, автор твоей любимой книги – живший за сто лет до нас, смог предугадать теперешнюю поверхность планеты Земля, и ты, вылезая из катакомб своей «родины», действительно ожидала здесь доказательства документальности его труда?

Алиса снова не поняла половины слов, но догадалась, что Шляпник по дтрунивает над ее наивностью, поэтому и решила проявить твердость в этом вопросе – нельзя проигрывать второй подряд спор. Это, по крайней мере, неприлично, тем более в разговоре с мужчиной, хотя Шляпника Алиса и не воспринимала так, как, например, папу, дядю Семена или других сталкеров – он не был таким мужественным, таким сильным, таким овеянным славой, в конце концов. Но при этом Алиса ничуть не принижала его, а скорее наоборот – она ничего не могла сказать о нем, кроме того, что он сильно похож на героя ее сказки (пусть и не главного) и что он довольно забавен. Поэтому Алиса решила продолжить игру и не соглашаться с ним.