Румаш утром предложил порыбачить. Тражук не перечил. Захватив удочки, они зашагали вверх по Ольховке вдоль Осиновой рощи. Прошли перекат. Здесь русские обычно переходили реку вброд, чтоб найти подходящее место для рыбалки на чувашской стороне. На их берегу подступиться к реке мешали густые заросли камыша.

Рыбаки миновали поляну между Осиновой рощей и Телячьим Табором. Румаш задержался над омутом.

— Рыбачить будем здесь. В такой глубине, может, и сомы водятся.

Тражук предложил было пойти дальше, но гость настоял на своем. Ему вскоре попались два окунька. А Тражук не следил за своим поплавком, он с беспокойством поглядывал на левый берег: там трое парней поспешно спускались к броду.

— Этот омут чувашские ребята прозвали Чугуновским, — заговорил Тражук, запинаясь. — Тут всегда рыбачит… Илюшка Чугунов из Сухоречки. Он и товарищи его… И никого сюда они не подпускают… У Яхруша здесь в драке зуб выбили… — Снова бросив взгляд на тот берег, добавил: — Видишь, идут. Давай-ка убираться отсюда, а то не миновать свалки!

Румаш помолчал. Он знал с детства, что Тражук не из робкого десятка. Видно, связываться не хочет.

— Садись где сидел! — распорядился Румаш. — Я давно хочу познакомиться с местными русскими. Что за ребята — из богатых семей или бедняки?

— Голытьба, — махнул рукой Тражук. — Но смельчаки. Илюшку Чугунова, говорят, побаивается даже Васька Фальшин. А те двое — друзья Илюшки. Всегда ходят втроем. Видишь, идут без удочек. Значит, не избежать нам драки.

Троица между тем перешла вброд Ольховку.

Румаш, забыв про поплавок, смотрел на русских парней, приближавшихся к ним. Те шли гуськом, не спеша. Передний — Чугунов — вразвалку: невысокий, но крепкий, плечистый. Атаман-красавец. Кудри выбиваются из-под картуза. Второй — рыжий, широколицый. Последним шагал остроносый, конопатый, малопримечательный.

Тражук вскочил было на ноги, но Румаш удержал его.

— Сиди! Спокойно. Молчок!

Чугунов, подходя, зычно выкрикнул:

— Марш отсюда, чувашлята! Живо, пока целы.

Румаш спокойно, повернув голову, посмотрел на него.

Всегда тихий Тражук, вспыхнув, вскочил.

— Кому говорю, чувашля, — задирался Илья. — Вы што, не знаете Чугунова?

— Знаем, кусок чугуна, — взорвался Тражук. — Ты что, купил эту часть реки у водяного? Придется, видно, тебя искупать здесь…

Когда до ушей Илюшки дошла русская речь, он оторопел. Румаш, не менее Чугунова огорошенный еыходкой смирного Тражука, громко засмеялся.

— Скалься, скалься, чувашленок, да смотри, потом заплачешь! — пробормотал атаман.

Румаш, больше не глядя на Чугунова, поддержал Тражука:

— Молодец, Трофим Петров! Вот наконец я слышу речь не мальчика, но мужа.

Атаман снова разинул рот:

— Ты ж русский, — так и не справился он с удивлением. — Чего ж ты молчал? Ждал, когда поколотим?

— Нет, Илюша, и я, как ты назвал меня, чувашленок.

— Вре-ешь?

— Надо бы вас поучить, да охоты нет связываться, ребятушки. Вот если б на твоем месте был Васька Фальшин, уж я намял бы ему бока.

Чугунов обмяк и дружелюбно осклабился. Его спутники молча стояли поодаль.

Незаметно завязалась веселая беседа. Новым знакомым Чугунов оказывал уважение: называл Ромой и Трошей, а старых друзей, как и раньше, окликал Спирька, да Филька.

Когда Чугунов услышал, что Тражук сын Сибала-Михайлы, он, подумав, предложил:

— Вы порыбачьте тут втроем с Трошей, а мы с Ромой поговорим — и, отведя Румаша в сторону, Илья предупредил: — Троше пока не говори. Ходят у нас слухи, что его отца прикончил Фальшин. Сосед мальчишка будто видел через щель в заборе. Мальчишка молчит, видно, его запугали. Да он и не годится в свидетели, ему всего десять лет.

— Жаль, что из взрослых никто не видел…

— Один, говорят, мог видеть, да не раскалывается. Известное дело: дружки покрывают друг друга.

— Кто это, не Смоляков ли? — громко спросил Румаш.

— Да не кричи ты! — остановил его Илюша. — Есть у нас там один богатей, старшиной был. О Мурзабайкине говорю. Это он вез в своих санях умирающего Михайлу.

Румаш слышал об этом и от тетки Сабани, и от самого Мурзабая.

— Знаешь, ведь Тражук-то у этого Мурзабая батраком, — зашептал он Илье в ухо. — А хозяин с ним уж очень добр и ласков. Отпустил по случаю моего приезда. Неспроста это все. Ладно, постараюсь как-то выведать.