Аверин Никита
Шрифт:
Закрываю глаза и слышу последние в своей жизни, дрожащие от волнения слова:
– Ничего, внученька. Просто крыса…
* * *
– С выпиской, Влад! – поднимая кружку, провозгласил Горыныч. – Речи говорить не умею, но мы все очень рады твоему выздоровлению. Правда, парни?
Приветственные ободряющие выкрики, звон кружек и довольные улыбки вокруг. Они действительно переживали за его здоровье, первые пару недель даже пытались взять палату штурмом, но стойкие врачи отбивали любые «атаки», не поддаваясь уговорам и не пуская к тяжелораненому никого.
– Да-да, ребята, не представляете, как я вам благодарен! Шутка ли, буквально с того света вытащили.
Сейчас, сидя в баре на Новослободской, отдыхая телом и душой, никто и не думал, что все могло кончиться как-то по-другому. Выпивка, красивые девушки, сигарета в зубах – что еще нужно для счастья?
– Сегодня, дебоширим по полной, а завтра в путь. Игната нужно найти.
Соскучившись, каждый, перебивая друг друга, пытаясь восполнить время разлуки, выкрикивал:
– По моим сведениям он должен быть где-то на Кольце, – поведал Горыныч.
– Небось, и не знает, что мы спаслись только благодаря его выходке, – хохотнул кто-то.
…Вокруг возбужденный гул, а голова сталкера занята совсем другим.
Хлопанье крыльев. Вот ведь настырная гадина! На пол, пытаясь увернуться. Поздно, слишком медленно. Резкая боль, спину обжигает огнем…
Отрывистый звучный бас: «Отступаем!»… Схватили, понесли… Автоматные очереди снова и снова…
Дверь. Зал… Догадка. Кажется, удалось высказать ее вслух?..
– Говорю же, глаза бабочек лучше различают движущуюся цель, вот моль за пареньком и ломанулась! – донеслась сквозь захватившие меня в оспоминания чья-то здравая мысль.
«Игнат! – ёкает в груди. – Куда ты?!»
Толчок. Ряды кресел по бокам и проносящийся мимо рыже-бурый поток. Все как в тумане: туннель наружу, с полкилометра до Новослободской… Что же так трясет, будто нельзя аккуратнее ехать?!.
Больничная палата, целых два месяца безделья, назойливые врачи, бесконечные лекарства и процедуры…
Смог ли парнишка добежать до спасительного метро? Жив ли? Если да, то как он там? Искать его надо, а я тут бока проминаю…
Влад сам не заметил, как гул стих. Остались только обеспокоенные взгляды парней.
– Чего нахмурился? Да все в порядке с твоим другом!
– Струхнул малец, с кем не бывает?
Подытожил как всегда рассудительный и несуетной Горыныч:
– Да узнавал я, до станции он добрался. А значит, все обязательно будет хорошо.
; Влад улыбнулся в ответ, вновь окунаясь в веселый гам, звон кружек и подтрунивание друзей…
I. VIENES QUEMANDO LA BRISA…
– Ну что, поп. Отжил ты свое, – лицо седеющего громилы искривилось в недоброй ухмылке. – Ты уж прости нас грешных, служба такая. Помолись там за нас, что ли?
Два других подельника, вооруженные «калашами», переглянулись и отрывисто заржали.
Отец Арсений, с перемотанными проволокой руками, лежа на жесткой, утыканной мелкими камнями земле, тяжело дышал. Необычайно горячий ветер обжигал его изможденное лицо. Он знал, что пришел конец. Священник больше не вырывался и не вопил, глаза его мертвенно вперились в одну точку, а из пересохшего горла то и дело вырывался чуть слышный хрип. Он понимал: погибель близка и печальная судьба его неотвратима. Скоро, очень скоро над Муравьиным холмом взойдет немилосердное солнце и опалит скорбную землю безжалостными лучами. Но восход не принесет смерти, ибо все те, кто выжил в этих местах, давно уже приспособились к угнетающему излучению бессердечного светила. Нет, не с небес придет погибель, но из-под земли. Огромные, размером с человеческую ладонь огненно-рыжие муравьи с рассветом повылазят из своих нор и начнут медленно пожирать его, отца Арсения, вероотступника и еретика, посмевшего пойти наперекор Божественному Совету и самому Верховному вождю Десяти Деревень Аркадию Верхоянскому, именуемому Одином.
– Э, поп, – седеющий здоровяк пнул отца Арсения громадным «берцем» в бок, – ты, случаем, не сдох?
– Нет, жив пока, голубчик, – отозвался чернобородый крепыш в запыленном камуфляже, – хрипит. Надо бы его в чувство привести слегка, а то неинтересно будет умирать…
– Так ты и приведи, – хохотнул лысеющий весельчак, – ты ж у нас в морге до Катастрофы раб отал.
Крепыш не обратил никакого внимания на выпад своего товарища по оружию. Он подошел к жертве, плеснул ей в лицо воды из фляги.