Передали: «Две шестерки».

«Почему так мало?»

«На аэродроме все баки полны, и рядом склад авиабомб».

«Вас понял. Продолжайте движение».

Мы свернули рацию и снова пошли, отклоняясь на юго-восток. Через 15–18 километров сделали привал, так как ноги уже отказывались служить. Однако дальше этого места мы так и не пошли. Во-первых, опасались разминуться в тундре с диверсионной группой, а во-вторых, Иван Ромахин вдруг попросил оставить его — он хотел вернуться к аэродрому и принять участие в диверсии. У меня самого скребли на душе кошки: как уходить, не завершив дела, почему должны рисковать другие парни, те, что несут сейчас взрывчатку? Я глянул на Петра Гришкина и прочитал в его глазах то же, что думал сам. Нарушая приказ, мы решили присоединиться к диверсионникам. Мы оседлали вершины ближайших сопок, чтобы расширить зону наблюдения, и стали ждать.

К исходу вторых суток на высотке, где сидел Петя Гришкин, повалилась березка. Это был сигнал. Поспешив к Дудочке, мы тоже заметили фигурки трех человек, споро шагающих к западу. Они вышли из мелколесья и стали огибать болотце, примерно в двух километрах от нас. Немцы ходили обычно целыми подразделениями. Стало ясно, что идут наши долгожданные товарищи.

Встретились через полчаса.

Все трое были из армейской разведки, а потому незнакомы мне. Двух звали Николаями, третьего — Александром. Он-то и вручил мне пакет с приказом: «Рацию передать группе, а самим двигаться к погранзаставе». Командиром диверсионной группы назначался Виктор Фомичев.

Я протянул приказ Виктору. Он прочитал, кивнул и обратился к пришедшим:

— Хлопцы, вываливай, что есть из еды. Помираем с голоду.

В вещмешках разведчиков оказались шпроты, американская колбаса в банках, сухари, шоколад, и мы отвели душу.

Потом Фомичев сказал, что брать нас он не имеет права, но не может и отказать. Он тоже разведчик и совести не потерял.

— Коли вы решили идти с нами, — заявил Фомичев, — то придется подчиняться мне. И никакого самовольства. Идет?

Такое предложение нас вполне устраивало, и я крепко пожал Виктору руку.

Отправились. Мы с Ромахиным шли головным дозором, все время отклоняясь влево с расчетом выйти к Петсамойоки не в районе аэродрома, а километрах в двенадцати от него, там, где была переправа.

Через сутки с небольшим вышли к реке. Мы уже ощупывали карманы, готовясь переходить брод, когда Фомичев подозвал меня и приказал нам отойти от реки за восемь — десять километров и ничего не предпринимать, пока он не вернется.

— Сидеть не более двух суток, — сказал Виктор, — потом уходить.

Мы подождали, пока Фомичев с двумя разведчиками переправился через речку — один из Николаев остался на нашем берегу, — и отправились выполнять приказ — сидеть и ждать.

Бездельничали мы на сопке больше суток. Истомились хуже, чем за трое суток лежания под носом у немецких синоптиков. Там мы работали, а тут сидели, ничего не зная, не ведая, а вряд ли что изматывает нервы сильнее, чем неизвестность..

Но вот — это был полдень — в небе на западе поднялись клубы черного дыма, а вскоре ударил глухой раскат взрыва.

Мы вскочили и стояли в полный рост, забыв, что нас могут увидеть, потом обнялись, не в силах сдержать охватившей нас радости.

Вспомнив о рации, я бросился к ящику и, настроившись на волну, сразу узнал голос Терещенко.

— Корабль тонет! — заорал я в микрофон. — Горят гады!

— Доложите спокойнее! — резко приказал капитан.

— Тонет корабль, — повторил я. — Только капитан и команда неизвестно где.

— Всем приказываю немедленно покинуть опасный район и плыть только безопасным курсом! Вы поняли?

Это был приказ всем уходить к своим. Но как ребята? А если им нужна помощь?

Решаем подождать часа три и тогда уж быстро отходить.

Но не прошло и часа, как мы увидели, что с соседней сопки бегут два человека. Присмотрелись — наши. Побежали наперерез. Это были оба Николая.

— А где остальные?

— Не знаем. Нам приказано было ждать взрыва и после него уходить.

— А если бы взрыва не произошло? — спросил я.

— Тогда через двое суток на аэродром пошли бы мы.

Все стало ясным. Армейские разведчики-диверсанты работали умело, с подстраховкой.

И вот мы — на знакомой тропе. Я и Ромахин впереди. Сзади — на дистанции в полкилометра — Гришкин и два Николая. После взрыва прошло около часа. Дым на западе застилал уже солидный кусок неба, как вдруг с той же стороны снова загрохотало, будто гроза разразилась в этот погожий день. На аэродроме, по-видимому, начали рваться боеприпасы.