Но, право, я не ожидал, что он на самом деле окажется таким умным! Он — умен, в этом его главная характеристика, независимо ни от какой идеологии. А в «Эпиграфах», пожалуй, что уже и об идеологии-то говорить нельзя. Что это все-таки не философия, возможно, даже хорошо. После Д.П. Мирского Вы — первый, кто о нем вспомнил.

Теперь так: пришлось (гл<авным> обр<азом> по профессиональным соображениям) мне приобрести громоздкую махину для фотокопии на дом. Она дает неплохие оттиски и (я это старательнейшим образом проверил) нисколько не вредит оригиналу.

Если бы Вы на то изъявили свое согласие, это нововведение могло бы внести новую эпоху в наш с Вами обмен материалами: я могу, отныне впредь, фотокопировать для Вас любые имеющиеся в Париже материалы, которые я смогу заполучить на дом. Это сразу исключает фонд Национальной библиотеки, откуда по закону книги не выдаются на дом никому ни за какие коврижки, а также и те другие материалы, хозяева которых откажутся мне их доверить, хоть на 2–3 дня.

Все-таки, как Вы понимаете, возможность для меня поставлять Вам материал расширяется, таким образом, в весьма существенной мере. Одно дело разрешить послать книгу в Америку, другое — дать ее на дом на очень короткий срок.

Я, конечно, буду рад доставлять Вам все, что только будет возможно.

С другой стороны, это, м. б., облегчит Вам сообщение материалов мне. Напр<имер>, вот, «Эпиграфы». В понедельник я получаю махину (сегодня пятница), так что во вторник-среду «Эпиграфы» смогут уйти к вам назад заказным.

Это же, м. б., решит задачу «Утреннего света». Судя по присланному Вами оглавлению, в нем немало текстов, не вошедших в присланный Вами мне в фотокопии сборник 1935 г. Похоже, на глазомер, что в нем текстов раза в 2 или даже в 2 1/2 больше.

Если бы Вы могли мне его послать заказным, то после 2 дней работы (прибл<изительно>) я Вам его верну заказным же назад.

Креме того, в Вашей английской книге про футуризм Вы указываете на такое множество других интересных текстов, что, вообще, м. б.,… хотя не хочу чрезмерно заглядывать вперед, помня лафонтеновскую молочницу, статуя которой, по словам Комаровского, стояла в Царском Селе [220] и, след<овательно>, Вам, наверное, достаточно знакома.

Что касается статьи о Вашей книге в «Возрождении», то А.О. Гукасов нездоров, а в его годы (94 г.) даже самое ничтожное недомогание опасно в высшей степени. Пока С.С. Оболенский мне предписал работу над статьей прервать, впредь до выяснения положения. Но прошу, чтобы это оставалось между нами. Журнал все-таки надеется выжить, а разговоры об его кризисе могут многое напортить.

Конечно, остаются «Грани» и «Русская мысль». Но Вы ведь видите, что «Грани» все более ориентируются на «самиздат», а «Р<усская> м<ысль>»… Вы заслуживаете намного большего и лучшего, чем подвал в «Р<усской> м<ысли>» (максимум, на который можно рассчитывать). Кроме того, там ишачит терапьяница, могущая из ревности испортить. Она — «парижская» школа. След<овательно>, тут футуризм не у места. Мне, конечно, Шаховская не откажет в подвале для Вас, и в одобрительном. Но я знаю тамошнюю кухню и ее вкусы: по сути дела, академизм.

Будем надеяться, что «Возрождение» все-таки выплывет. Если Ламарк писал правду, что «функция создает орган», подразумевая под «функцией» крайнюю необходимость, то «Возрождение» должно выжить.

От всей души буду рад любым от Вас известиям, особенно радостным. Сердечный привет Лидии Ивановне и Вам от жены и от меня.

Искренне Вам преданный

Э. Райс

Париж 23-VII-69

Дорогой Владимир Федорович.

Действительно, очень и очень перед Вами виноват, что так задержался с афоризмами Ландау. Дело оказалось не таким простым, как я подумал сразу: оказалось, что фотокопировать надо было научиться. Конечно, «наука» эта не такая трудная, как, напр<имер>, скажем, изучение венгерского языка, но все-таки то, что я думал сделать в течение 2–3 недель, потребовало 2–3 месяцев, приблизительно столько же, как и управление автомобилем. Особенно для таких технических тупиц, как мы с женой.

Но теперь все это позади, и позавчера я Вам уже выслал заказным воздушной почтой Вашего Ландау, с большой благодарностью и с не меньшими извинениями за неаккуратность и несдержание слова, пусть временное.

Текст — действительно очень интересный. Ландау, по-моему, недооцененный эссеист, умнейший и своеобразнейший человек, хотя и немного по-фройдовски gehemmt [221] — в нем немало сдавленной горечи из-за неудавшейся жизни. Уже его «Гибель Европы» была замечательна и во многом оказалась пророческой. Но помимо этих двух книжек (а м. б., были еще), я помню, в разных тогдашних газетах, журналах, всякого рода сборниках и т. п., много бывало его несобранных статей, заметок, даже больших работ, почти всегда живых и своеобразных. И в то же время он никогда не оригинальничает нарочно: в его мысли всегда заметна серьезность и ответственность. И его, м. б., следовало бы отобрать и издать — хотя бы сборничек «избранных» essays, напр<имер>, в издательстве Finck, где Вы с Чижевским все-таки уже издали немало драгоценнейших вещей. Это было бы не только исправлением несправедливости (пусть посмертным), но и открытием для русского читателя, особенно для тамошнего, ценного явления, при небогатой в целом русской эссеистике.