— Ну, хватит, — сказал Трифонов. — Мы тоже выжить хотим, а разве на пайке выживешь? Иди, довольно разговаривать. Сказал тебе: триста граммов. Нет, так иди. И все.

Он сказал это очень спокойно, не повышая голоса, не подымая головы. Полка была уже почти перепилена, пила уходила в нее все глубже — взад-вперед, взад-вперед… Все тот же унылый, мерный звук.

Катя притихла. Ее покрасневшие от холода руки все еще сжимали мятые ассигнации.

— Вы, может, думаете, у меня денег не хватит? — сказала она каким-то усталым, внезапно охрипшим голосом. — Вы скажите, сколько. Сколько скажете, столько я заплачу. Я вам сейчас дам, сколько есть, а третьего я пенсию получу и все остальное отдам.

Трифонов молча продолжал пилить. Все так же размеренно, так же медленно.

Потом, по-прежнему не глядя на нее, он спросил равнодушно:

— За отца пенсия?

— За отца, — ответила Катя.

Очень тихо было в этой пустой полутемной кухне, только слышался все тот же унылый звук пилы.

Катя стояла молча, невольно глядя на его большие рабочие руки, на мерно движущуюся пилу. Ножовка совсем погрузилась в глубь доски. Взад-вперед, взад-вперед.

Вдруг доска, распавшись на две части, с грохотом упала на пол.

Катя вздрогнула.

И тут она услышала, как Трифонов сказал:

— Дай ей печку, Пелагея.

А он все тянется, этот бесконечный день. И когда кажется, что силы совершенно иссякли, он ставит новые задачи, и одновременно с этим откуда-то берутся и силы, чтобы эти задачи разрешить. Обыкновенные, будничные задачи, но на них требуется столько сил, что, кажется, при других обстоятельствах их хватило бы на полжизни.

Катя тихо идет по пустому темному чердаку. Деревянные переборки, раньше делившие его на части, теперь сняты, и он кажется бесконечным. Тусклые полосы света тянутся из выходящих на крышу полукруглых окон. Попав в такую полосу, Катя медлит, в темное пространство она вступает, как в воду.

В конце концов выясняется, что он все же не бесконечен, этот чердак, и что там, в глубине, под толем, действительно лежат доски. Катя выбирает две короткие толстые доски и, взвалив их на плечо, медленно идет обратно. Войдя в полосу света, она останавливается и, прислонив свои доски к стене, подходит к чердачному окну.

Далеко внизу, плавно заворачиваясь влево, лежит замерзший, засыпанный снегом канал.

Ни живой души не видно там, внизу. Тихо и пусто. Ни людей, ни машин, ни даже птиц. Все мертво и покрыто снегом.

Но вот вдали, на мосту, появилась маленькая черная фигура. Медленно, с усилием продвигаясь вперед, человек тащит санки, на которых стоит привязанное к ним ведро. Он такой крошечный, когда глядишь на него отсюда. Держась руками за край окна, вся вытянувшись, Катя долго провожает его взглядом.

Час спустя Катя подошла к дверям булочной и, не обращая внимания на очередь, стала протискиваться внутрь. «Куда лезешь!», «Ты чего без очереди!» — раздались сердитые голоса. Но Катя продолжала пробиваться вперед.

— Ладно. Не орите, — проговорила она спокойно. — У меня ребенок один дома. — И, добравшись до прилавка, сунула свою карточку. — На два дня!

Когда, вернувшись к своему новому дому, она медленно подымалась по лестнице, из квартиры на втором этаже вышла невысокая девушка и с любопытством посмотрела ей вслед.

— Ты что, там живешь? — спросила она.

— Ну да, — коротко ответила Катя.

— Когда же вы въехали?

— Сегодня. Мы тут в пятой квартире теперь будем жить.

— А, там профессор жил. Вам что, всю квартиру дали?

— Да нет, одну комнату. Я тут с братом, только он маленький еще.

— А красиво у них там в квартире?

Катя уже стояла на верхней площадке и вынимала из кармана ключ.

— Зайди посмотри, — сказал она равнодушно. — Тебя как зовут?

— Женя, — ответила девушка и поднялась наверх.

Как только Катя открыла дверь и они вошли в темноту передней, сразу стало слышно, как в комнате тихо скулит ребенок.

— Пищит, бедняга, — сказала Катя с огорчением. — Все один да один. И не ел ничего.

Митя сидел в том же кресле, куда его посадила Катя. Он все еще был в шубе и шапке, на ногах у него лежало одеяло и Катин клетчатый платок. Когда Катя подошла к нему, он сразу замолчал и, подняв голову, серьезно посмотрел на нее.

— Ну вот, теперь все в порядке, — сказала Катя, снимая с него шапку. — Сейчас печку приладим. Видел, какая печка? Я хлеба принесла, и у нас еще четыре конфеты есть. Кипяток согреем!