Похоже, что этой ночью и часовые не столько выполняли свои обязанности, сколько, обратясь лицом в сторону поющих, вслушивались в рев голосов в лощине, и потому передвижение группы англичан, усердно тащивших какой-то агрегат, осталось незамеченным.

— Ишь ты, поют, сволочи, как будто и войны нет. Надрываются, — надсадно прохрипел английский капрал, утрамбовывая станину самодельной мортиры поглубже в грунт. — Слышь, старшой, может, прям счас и бахнем? А?

— Погоди ты со своим «бахнем», — устало отмахнулся сержант, выверяя наводку ствола. — Господин полковник ясно сказал — стрелять только после того, как городская артиллерия заговорит. Тогда, глядишь, нашу позицию не сразу и рассекретят. А коли так, то, значит, мы не зазря эту дуру сюда перли, — англичанин с досадой пнул лафет сапогом. — И мы под шумок этим поганцам подарков-то нашвыряем…

Ждать пришлось почти час. Воспользовавшись временной паузой, почти весь отряд, за исключением капрала и сержанта, уснул. И когда командир в очередной раз осторожным шепотом предложил любителю «побахать» заткнуться, ночное небо разорвал гул орудийной канонады. Сержант облегченно вздохнул, перекрестился и, отдавая капралу приказ открыть огонь, махнул рукой. Тот радостно осклабился и рванул на себя шнур.

Видит бог, если бы он знал, к каким последствиям приведет его выстрел, он предпочел бы пойти под трибунал, но не стрелять. И полковник, и сержант были правы — позицию артиллеристов до утра так и не нашли. Вот только легче от этого не стало ни одному, ни другому…

На неожиданный ночной артобстрел никто не обратил внимания. Вражеские снаряды бесполезно рвались в пустых окопах передовой линии и до концертной лощины долететь не могли даже теоретически. И потому, когда стальной болид, выпущенный из самодельной мортиры, с противным визгом пролетел над головами, никто даже не двинулся с места. До тех пор, пока оранжево-грязное облако разрыва не накрыло разлетевшийся в щепки помост.

Комья земли еще барабанили по шляпам и пробковым шлемам, когда несколько человек из первого ряда бросились к воронке и недоуменно остановились на краю. Дымящаяся и воняющая сгоревшим порохом яма была пуста.

Мгновением позже из кустов донеслись неумелые чертыханья, а следом за ними показался перемазанный землей и кровью барабанщик, упорно тащивший тело Троцкого, безвольно болтавшееся сломанной куклой. Десяток, а то и больше помощников бросился к мальчишке, но было поздно.

Лев, уставясь невидящим взором в одну точку, лежал не дыша. Пульс не прощупывался, а из уголков глаз, создавая впечатление, что он плачет, медленно бежали тонкие дорожки кровавых слез.

Над головами замеревших в немом изумлении людей препротивно завыл пролетающий мимо снаряд, но даже его взрыв, раздавшийся где-то сбоку, не смог вывести их из ступора.

— Они… — жалобно всхлипнул барабанщик, размазывая кроваво-грязные слезы по своему лицу. — Они его убили… Англичане убили наш Голос… Наш Золотой Голос Трансвааля…

Ответа не было. Концертную лощину затопила угрюмая тишина, и только Туташхиа, до того момента безрезультатно пытавшийся привести друга в чувство, вдруг рывком поднялся на ноги, зачем-то сорвал с ближнего к нему человека патронташ и молча зашагал в сторону окопов.

— Ты куда собрался, Дато? — Арсенин, ухватив товарища за рукав, заступил путь.

— Отпусти, батоно капитан, — Туташхиа, рывком освободившись из его рук, зло скрипнул зубами. — Они убили моего друга… Они брата моего убили! Я буду убивать их, пока у меня есть патроны. Или пока не убьют меня.

— Дато! Останься. Слышишь, я приказываю тебе — останься!

— Не сегодня, батоно капитан, — абрек упрямо мотнул головой и зашагал вперед. Через пару шагов он на мгновение остановился и, не рискуя встретиться глазами с командиром, виновато бросил через плечо: — Ты можешь меня казнить, князь. Но сегодня я не могу выполнить твой приказ. Не мо-гу…

Понимая, что остановить друга можно только выстрелом в спину, Всеслав обессиленно опустил руки и отошел в сторону. Собственное бессилие удручало. Осознание того, что он командир и оставить коммандо без присмотра или выступить без приказа просто не может, не имеет права, вызывало с трудом контролируемый приступ бешенства.

— Дато! — загоняя на бегу патроны в магазин винтовки, Корено метнулся следом за абреком. — Подожди меня, Дато! Вместе пойдем, братишка…

Остановившись возле костра, одессит вдруг повернулся к безмолвной толпе, и огонь на мгновение отразился на лице биндюжника. Игра теней на самой границе света и тьмы исказила лицо одессита, превратив его в чудовищную гримасу. Окинув понурую толпу презрительным взглядом, он поморщился и сказал, как плюнул:

— Братья-буры! Будем же… героями?.. — и, не дожидаясь ответа, шагнул в темноту вслед за Туташхиа.

За Николаем, подобрав с земли лишь пробитый барабан и палочки, упрямо захромал Макс, а за ним, не глядя в глаза друг другу, потянулись один… второй… десятый… сотый…

Через несколько минут в лощине остались лишь бойцы из коммандо Арсенина да русские волонтеры, с трудом удерживаемые на месте младшими офицерами. Вестовой, посланный в штаб, едва только первые бойцы отправились вслед за абреком, еще не вернулся, а выступать без команды… Будь проклята эта дисциплина!