– Чудовищные ошибки… – Я по-прежнему не мог сдержать улыбку. – Да, иногда я их совершаю.

– И что с тобой сделают остальные? Что на это скажет твой драгоценный Мариус, старейшие вампиры?

– О, они способны тебя несказанно удивить, Дэвид. Быть может, их единственное желание – снова стать людьми. Быть может, все мы этого хотим. Еще один шанс. Я вспомнил Луи в его новоорлеанском доме. О Господи, что будет с Луи, когда я ему все расскажу?

Дэвид сердито пробормотал что-то неразборчивое, но лицо его светилось любовью и тревогой.

Я послал ему воздушный поцелуй и удалился.

И часа не прошло, а я понял, что не могу отыскать хитрого демона. Если он и был в Париже, то скрывал свое присутствие так хорошо, что я не улавливал ни единого отблеска. И ни в чьих глазах не смог я увидеть его отражения.

Это не обязательно означало, что его нет в Париже. Телепатия либо бьет в цель, либо промахивается; а Париж – огромный город, в нем кишмя кишат жители всех стран мира.

В конце концов я вернулся в отель и обнаружил, что Дэвид уже уехал, оставив мне все номера для связи – факса, электронной почты и обычного телефона.

«Пожалуйста, свяжись со мной завтра вечером, – просил он в записке. – К этому времени у меня будет для тебя информация».

Я поднялся наверх, чтобы подготовиться к путешествию домой. Я не мог торчать здесь в ожидании встречи с этим сумасшедшим смертным. И Луи – я должен обо всем рассказать Луи. Конечно, он не поверит, что такое возможно, и тут же выскажет свое мнение. Но он поймет, насколько заманчива эта идея. Уверен, он поймет.

Я оглядывал комнату, пытаясь определить, что еще нужно взять с собой, – ах да, рукописи Дэвида… Но не прошло и минуты, как на столике у кровати я увидел самый обычный конверт. Его прислонили к огромной вазе с цветами.

«Графу фон Киндергартену» – твердым мужским почерком было написано на нем.

Едва увидев конверт, я понял, что это послание от него. Текст написан от руки – тот же твердый характер письма, буквы глубоко врезаются в бумагу:

– Раглан Джеймс… – я прошептал это имя вслух. – Раглан Джеймс. – Имя мне не нравилось. Как и его обладатель.

Я набрал номер портье.

– Эта система факсовой связи, которую недавно изобрели, – спросил я по-французски, – она у вас есть? Пожалуйста, объясните, как ей пользуются.

Как я и надеялся, точное факсимиле записки можно было отправить по телефону из офиса отеля на лондонский аппарат Дэвида. Теперь Дэвид получит не только информацию, но и образец почерка – может быть, это окажется полезным.

Прихватив с собой рукописи и записку Раглана Джеймса, я спустился вниз, остановился у стойки администрации и подождал, пока текст отправят по факсу, взял записку обратно и отправился в Нотр-Дам, чтобы немного помолиться и таким образом попрощаться с Парижем.

Я обезумел. Совершенно обезумел. Никогда прежде я не чувствовал себя столь безмерно счастливым! Я стоял посреди запертого в поздний час темного собора и вспоминал, как много десятилетий назад впервые переступил его порог. Перед церковными дверями тогда еще не было большой площади – только маленькая Пляс-де-Грев, втиснутая между покосившихся зданий; не было тогда и современных огромных бульваров, на их месте тянулись широкие грязные улицы, которые казались нам великолепными.

Я вспомнил синее небо и постоянное ощущение голода, настоящего голода – по хлебу и мясу, и чувство опьянения хорошим вином. Я подумал о Николя, моем смертном друге, которого очень любил, – как же холодно было в нашей мансарде! Мы с Ники спорили, совсем как сейчас с Дэвидом! Как давно все это было!

Казалось, мое долгое существование с тех пор было непрекращающимся страшным сном, захватывающим кошмаром с великанами, чудовищами, жуткими отвратительными масками, скрывающими лица тех, кто угрожал мне из вечного мрака. Я дрожал. Я плакал. «Стать человеком, – думал я. – Снова стать человеком!» Возможно, я произнес это вслух.

Меня испугал неожиданный приглушенный смешок. Где-то в темноте прятался ребенок, маленькая девочка.

Я обернулся и был почти уверен, что увидел ее: серая фигурка метнулась по дальнему проходу к боковому алтарю и исчезла. Едва слышные шаги. Но это, конечно, какая-то ошибка. Никакого запаха. Никого нет. Просто иллюзия.

– Клодия! – тем не менее крикнул я.

И ко мне резким эхом вернулся собственный голос. Разумеется, собор пуст.

Я вспомнил слова Дэвида: «Ты совершаешь очередную чудовищную ошибку!»