Шрифт:
– А отряды изолированы? – недоверчиво проговорил Глеб.
– Ну в какой-то степени… Но если ты думаешь, что Смальцев доберется до тебя, мы проведем с ним воспитательную работу… Как видишь, я ничего не предлагаю. Ничего сверх того, что мне положено по долгу службы. И ты должен всего лишь следовать своим обязанностям, а именно своевременно информировать начальство о предполагаемых беспорядках…
– И это все? – язвительно усмехнулся Глеб.
– Нет, не все, – совершенно серьезно сказал Екимов. – Я предлагаю тебе, Касаткин, вступить в секцию.
– Баскетбол, волейбол?
– Нет, профилактика правонарушений. Секция профилактики правонарушений.
– Ни то и ни другое, – отрезал Глеб.
– Почему? – искренне удивился «кум».
– Да как-то не приучен я против течения плыть.
– Гордый?
– Да нет, просто никогда «стукачом» не был. И начинать не хочу.
– Гордый… А гордость у нас на раз ломается, – сменил показную милость на реальную угрозу Екимов. – Мне даже делать ничего не придется, Смальцев сам все сделает. Ты, Касаткин, думаешь, что я тебя уговаривать буду? – «Кум» откинулся в кресле, самодовольно скрестил руки на животе. – Нет, у меня и без тебя таких желающих хватает. Только я к себе в помощники всяких не беру. А ты не всякий. Ты не какая-то уголовная шваль, ты нормальный, случайно оступившийся человек. Воевал, награды имеешь… Я в Чечне не был, не довелось, но очень уважаю тех, кто там побывал. И тебя уважаю. Ты вот Жураева избил, я должен был тебя за это в штрафной изолятор отправить. А ты где три дня отлеживался? В санчасти, да? В санчасти. Ну и как там условия?
– Ничего.
– А в изоляторе не сахар… Кстати, Смальцев сейчас там. Сидит, злобу на тебя копит. Хочешь попасть под этот танк?
– Нет.
– Работать со мной будешь?
– Нет.
– Ты идиот?
– Ну выходит, что да.
– У тебя всего три года, Касаткин. Будешь умным, через два года выйдешь. Останешься дураком, навсегда здесь останешься…
– Может быть.
– Я ведь не шучу.
– Я тоже.
– Два дня у тебя, Касаткин. Через два дня тебя выпишут, и обратно в свой барак пойдешь. К Смальцеву на свидание. Тебе это нужно?
– Нет.
– Думать будешь?
– Буду.
– Думай, Касаткин, думай.
Глеб мог бы сказать, что он все уже для себя решил, но не стал этого делать. Его должны были увести обратно в больничку, а Екимов мог выписать его своим решением и отправить в барак. Два-три дня ничего не решают, но все-таки будет лучше, если он проведет их в относительном тепле и спокойствии. К тому же там он сможет сделать заточку. Подходящий стальной штырь он уже нашел, осталось только укоротить его, заточить под шило и сделать рукоять. С волками жить – по-волчьи выть.
Знакомая обстановка. Народ на работах, дневальные шуршат, а у блатных культурно-развлекательная программа – песни под гитару, чифирь. Только в прошлый раз их человек семь-восемь было, а сейчас всего трое. Тот самый кряжистый мужик во главе угла, с ним два круторылых атлета.
Глеб сразу же привлек к себе внимание, как только появился.
Он уже знал, кто «смотрит» за их отрядом. «Густав» его кличка, бывший бригадир бандитской бригады, беспредельщик с понятиями. Ему плевать, вор ты или фраер, он сам решает, кто и что собой представляет. Правда, воров Густав не очень жаловал, но законы их принимал, потому и в «отрицалы» записался. Не ходит он на исправительные работы, и свиту свою от этого удерживает, а мужиков заставляет работать за себя. А если будешь возникать… ну, все как обычно.
В больничке Глеб о нем кое-что узнал, и, судя по тому, что Густав сейчас бездельничал, многое из этого было правдой.
Он подозвал Глеба к себе, но сесть ему не предложил. И о здоровье не справился, только сказал с осуждением:
– Накосячил ты, пацан.
Сидящий рядом с ним «бык» скривил щеку и сощурил глаз, как бы подтверждая его слова.
Глеб пожал плечами. Сам он так не считал, но у каждого есть право на свое собственное суждение. И оправдываться он не станет.
– Не успел заехать, и уже косяки, – внимательно глядя на него, покачал головой Густав. Судя по его взгляду, он отказывал Глебу в праве на молчание.
– И в чем я не прав?
– Вагон из-за тебя на десять суток в «кондей» заехал.
– Его менты закрыли, я не при делах…
– Менты его закрыли, – кивнул Густав. – И здесь разбор сделали, братву на работы погнали. – Он взглядом обвел пустующее пространство справа от себя. В прошлый раз братва в этой пустоте в карты резалась.
– Я никого не трогал, так что не ко мне вопросы.
– Борзый? – с угрожающим прищуром спросил «смотрящий». – Кто ты по жизни, борзый?
– Директором рынка работал.
– Свой рынок?
– Нет, братва поставила…
– Что за братва?
Глеб назвал свой город, в нескольких словах рассказал про «центральную» братву, про Герасима, но Густаву это ни о чем не говорило.
– Значит, из братвы ты?
– Да нет, я на рынке торговал. Там разбор за этот рынок был, я на правильную сторону встал.
– Знать бы, где она, эта правильная сторона, – усмехнулся Густав.
– Так человек из потемок рождается, в потемках всю жизнь блуждает и в потемки уходит.