Макартни и сопровождавшие его лица воспользовались долгим пребыванием в Китае для путешествий по стране. Отправившись в своем опрятном английском экипаже на встречу с императором в Джехол, Макартни останавливался у прохода Губэйкоу, находящегося к северо-востоку от Пекина, с целью поближе взглянуть на стену. Эта местность с Великой стеной настолько живописна, что даже высокомерные британцы заполняют свои дневники прилагательными превосходной степени: стены и башни извиваются по хребтам покрытых облаками гор, заросших зелеными кустарниками летом (как увидел Макартни) и запорошенных снегом зимой. Подъехав к пролому в сооружении, Макартни отметил: оно построено из «голубоватого по цвету кирпича», двадцати шести футов в высоту, примерно пяти футов в ширину, и укреплено квадратными башнями, стоящими с интервалами от ста пятидесяти до двухсот футов. В целом он полностью исписал две страницы своего дневника (как он выглядит сегодня в современном опубликованном варианте), тщательно отмечая глубину закладки фундамента стены, просчитывая количество рядов кирпича, толщину слоя раствора и т. д. «Она продолжает идти зигзагами, часто по самым крутым, высоким и скалистым горам, как я то наблюдал в ряде мест, а в длину достигает тысячи пятисот миль». Пораженный увиденным, Макартни объявил все это «самым удивительным творением рук человеческих». Его спутник, Барроу, которому явно практически нечем было заняться, упражнял свой мозг умозрительными и непроверенными сравнениями, стремясь подчеркнуть грандиозность сооружения. Количество камня в стене, утверждал Барроу, эквивалентно ушедшему на «все жилые постройки в Англии и Шотландии»:

Другой член свиты, лейтенант Генри Уильям Пэриш, занимал себя рисованием столь же странных, сколь и романтических изображений стены, лежащей до самого горизонта на пышных холмах гирляндами, которые прерываются живописными руинами башен, — их каменные грани выглядят надлежаще ветхими. Все британские туристы без малейшего колебания единодушно оценивали возраст виденной ими стены в две тысячи лет. Обращая внимание на наличие в ней небольших бойниц, явно предназначенных для установки на стене огнестрельного оружия, они дивились тому, как рано китайцы начали использовать порох, «так как все их письменные источники сходятся в том, что данная стена построена более чем за два столетия до Рождества Христова». «В давние времена, когда она строилась, — в заключение пустился в размышления Макартни, — Китай, видимо, был не только очень могущественной империей, но и очень мудрым и эффективным государством или по крайней мере обладал достаточным предвидением и заботой о грядущих поколениях, так как создал в одночасье то, что тогда считалось гарантией постоянной безопасности для них от будущего вторжения…»

Визит Макартни стал исключительно важным эпизодом в современной истории и Китая, и Великой стены. Его впечатления и влияние помогли сложить то мнение о стене, которое по-прежнему, несмотря на свою ошибочность, широко распространено и сегодня. Макартни столкнулся и познакомился с двумя Великими стенами: физической — из кирпича и раствора — версией, известной теперь миллионам благодарных туристов, которая была построена в XVI–XVII веках, и психологической стеной, которую китайское государство возвело вокруг себя, не желая допустить иностранного влияния и рассчитывая контролировать находящийся внутри китайский народ. Его восхищение физической Китайской стеной вместе с разочарованием в психологической стене станут в девятнадцатом столетии типичными для западных политиков, торговцев и искателей приключений, стремившихся иметь дело с Китаем. Макартни и его спутники помогли начать возведение Великой Китайской стены в том виде, в каком мы сегодня ее видим.

Поскольку, пренебрежительное отношение китайской империи к идее торговли с Западом за полвека после визита Макартни в своем звучании практически не претерпело изменений, возмущение Запада невидимой стеной выплеснулось в дипломатию канонерок: «опиумные войны» 1840–1842 годов. К 1800 году британцы решили, будто открыли отличный способ справиться со своим дефицитом в чайной торговле и идеальный продукт, который поможет Китаю найти применение всему своему британскому серебру: индийский опиум. Китайское же правительство решило по-другому, запретив опиум в 1829 году, а когда контрабанда зелья стала усиливаться, направило в Кантон своего уполномоченного, Линь Цзэсюя, чтобы положить конец нелегальной торговле. Поскольку ни китайские, ни британские торговцы не обратили никакого внимания на его приказ уничтожить склады опиума, он начал действовать сам и спустил в море годовой запас опиума. Британцы ответили обстрелом Кантона. Тогда была объявлена война. Через сорок семь лет после неудачной попытки Макартни сэр Томас, Стаунтон, сын его заместителя — в 1793 году двенадцатилетний мальчик, чьи способности в китайском языке настолько умилили императора, что он лично подарил ему желтый шелковый кошелек со своего пояса, а 1840 году член парламента от Портсмута, — взял слово в парламенте и высказался за то, чтобы силой вскрыть ворота Китая для торговли. «Опиумная война, — говорил он, — абсолютно оправданна, а в существующих условиях и необходима».

Китайский император из-за своей надменности не стал активно готовиться к войне, твердо веря: если европейцев «лишить китайского чая и ревеня на несколько дней, то у них случится запор и потеря зрения, которые поставят под угрозу их жизни». Однако, хотя война на три года прервала чайную торговлю, британцы остались в достаточно добром здравии, чтобы бомбардировками вынудить южный Китай к уступкам и выторговать у китайцев двадцать семь миллионов серебряных долларов и Гонконг. «Опиумная война» стала прелюдией к продолжившимся в девятнадцатом столетии актам агрессии против Китая во имя свободной торговли и открытости: разграбление Пекина французскими и английскими солдатами, аннексия северных районов Китая русскими, прирезка к Гонконгу новых территорий.

Британская дипломатия канонерок вскрыла невидимую Китайскую стену для непрерывного потока визитеров; те, в свою очередь, породили целый поток отчетов о путешествиях с наивно-романтическими гимнами физической стене. К началу следующего века западные эксперты окончательно нарекли стену Великой. Они называли ее «самым удивительным чудом света», возведенным (экстраполируя отрывочные упоминания в китайской истории II века до н. э.) примерно в 210 году до н. э. Ши-хуанди Китая, защитившим Китай от гуннов и повернувшим их на разграбление Рима. Западный восторг сделал ненужной проверку исторических фактов о стене: достаточно было просто допустить, как сделали Макартни и его спутники, что стена в ее современном виде построена тысячи лет назад и является символом цивилизованности, мощи и раннего технологического развития Китая, что она чрезвычайно эффективна в отражении внешних врагов, что ее единообразная кирпично-растворная конструкция на протяжении тысяч километров устанавливала северную границу Китая и т. д. и т. п. В то же время невидимую Великую стену, окружавшую китайцев и призванную отгораживать их от Макартни с его барометрами, назвали причиной изоляционистского застоя империи, символом отсутствия интереса у деспотичного, запертого на суше Китая к морской торговле и завоеваниям, неспособности идти в ногу с историческим прогрессом, как его понимали западные колониальные державы. В период между восемнадцатым и двадцатым столетиями колоссальная физическая реальность стены соединилась с ее мощной наглядной символичностью, превратив Великую стену в западном представлении в целостный типический образ Китая.

Мифотворчество о Великой стене продолжало развиваться в еще более экстравагантных формах и в XX веке. В 1932 году, за несколько десятилетий до наступления эры освоения космоса, миллионер-карикатурист, писатель и синофил Роберт Рипли пустил в широкий оборот утверждение — впервые умозрительно выдвинутое в 1893 году, — что стена является единственным творением рук человеческих, видимым с Луны. И хотя данное предположение подтвердил Нил Армстронг, позже в журнале «Джиогрэфик мэгэзин» было показано: наблюдавшаяся им картинка — лишь скопление облаков. Тем не менее это мнение дожило до XXI века, его бесконечно цитируют китайские патриоты, жадные до изюминки журналисты, путеводители и авторы школьных учебников. Джозеф Нидэм в своем монументальном труде по истории науки и инженерного искусства Китая «Наука и цивилизация в Китае» (начата в 1950-х годах) солидно двинул всю идею вперед, когда отметил: стена «считается единственным творением человека, которое могло быть замечено марсианскими астрономами», какими бы они ни были.